Я был поражен столь прочной связью творений лаборатории Кузнецова с делами древних предшественников.
— Ну, раз двенадцатое, тогда иду!
В лаборатории на невысокой подставке стояла метровая колонка, а на ее конце два полудиска с солнечными батареями. Сбоку на штативе несколько мощных рефлекторных ламп — искусственное Солнце.
— Мы тебя пригласили не случайно, — встретил меня Виктор Петрович. — Знаешь, что такое «визит-эффект»?
— Ну конечно, знаю. Отказ прибора в присутствии начальства. Ситуация, характерная для вашей лаборатории.
— Но поскольку ты не очень большое начальство, мы и решили вначале надежность «Луча» проверить на тебе, а уж потом покажем и Борису Ефимовичу.
Обмен любезностями не успел еще закончиться (острых на слово ребят у нас работало немало), как в комнату вошел Борис Ефимович, заместитель Сергея Павловича «по электрическим» вопросам, и с ним начальник отдела Виктор Александрович. Ребята притихли. Виктор Петрович доложил о подготовке установки.
— Хорошо! Давайте посмотрим, что у вас получается. Командуйте, Виктор Петрович! — И Борис Ефимович отошел к окну.
— Сережа, включай!
В колонне загудели моторы, но полудиски — уши — были неподвижны. Еще щелчок выключателя — никакого эффекта. Я посмотрел на Виктора: неужели действительно дает себя знать «визит-эффект»? Но он спокойно смотрел на пульт.
— Ну вот, сейчас приводы и автоматика включены. Можно давать свет!
Ярко вспыхнули лампы на штативе, полудиски переливчато заиграли голубизной кремниевых пластинок.
— Борис Ефимович, просим вас передвинуть «солнце».
— Нет, нет, увольте меня от соучастия! Вон пусть ведущий двигает, у него ноги помоложе!
Я взял штатив с лампами и не спеша пошел по лаборатории; переместился на метр, не больше, как вдруг полудиски дрогнули и медленно повернулись вслед за мной. Я шел дальше — они следили. Остановился — остановились и они.
Под ноги попался табурет. Встал на него и, вытянув руки, поднял штатив почти к потолку. Полудиски послушно повернулись вверх. Слез вниз — и они пошли вниз. Пошел обратно и на ходу выключил лампы. Вначале они бойко зажужжали, но, потеряв «солнце», остановились.
— Что же, Виктор Александрович, получается вроде неплохо, а? А в барокамере приводы проверяли?
— Да, Борис Ефимович, проверяли, работают безотказно.
— Хорошо, я сегодня вечером буду у Сергея Павловича, доложу ему, что «Луч» работает. В принципе. Ведь испытания, насколько я понимаю, еще не закончены?
— Конечно, Борис Ефимович, сегодня мы только так, для себя.
— Ну до свидания, желаю успеха! — И вместе с Виктором Александровичем вышел из лаборатории.
Я подошел к Кузнецову.
— Петрович, поздравляю! Здорово получается! Интересно все-таки, как там, на орбите, в космосе, представляешь? Чернота бездонная, звезды, Солнце слепит, плывет наш корабль: поворачивается с боку на бок и молча шевелит ушами! Вот бы посмотреть!
— А ты по-прежнему, я смотрю, любишь пофантазировать!
— Порой представишь человека в космосе, и даже во сне страшновато становится. Слушай, а теперь признайся, как ты смог семь чудес перечислить? Я припоминаю, что такие были, но чтобы вот так, с ходу!
— Да очень просто, мы сегодня в обед одну историческую викторину догрызали…
Через две недели все испытания «Луча» были закончены, и установку передали на сборку.
В одном из цехов на огромном прессе, пахнущем разогретым маслом, штампуются заготовки для корпуса спускаемого аппарата: большие дольки шара. Из них сварщики сварят потом шар диаметром около двух метров. В соседнем цехе на станке, называемом карусельным (потому что обрабатываемая деталь закрепляется на большом горизонтально вращающемся круге), обрабатывается шпангоут приборного отсека: сложное по профилю кольцо, диаметром около двух с половиной метров. К кольцу потом будет приварена конусная часть корпуса отсека.
Рядом на участке станки поменьше и детали помельче, но нисколько не проще; иногда — наоборот. А за стеклянной перегородкой совсем ювелирная работа: изготавливается партия пневмоклапанов. Клапанок-то величиной со спичечную коробку, а в нем несколько десятков деталей, и каждая из них должна быть изготовлена с микронной точностью!
В здании по соседству — приборное производство: святая святых наших электриков и электронщиков. Над специальными монтажными столиками склонились белые шапочки девушек: идет сборка и монтаж электронных приборов. Сотни, тысячи малюсеньких сопротивлений, конденсаторов, транзисторов, реле соединяются здесь между собой по замысловатой схеме разноцветными проводами и прячутся в корпуса приборов. И вот изо всех цехов, со всех участков все агрегаты, детали и приборы после строжайшего контроля и испытаний текут, как ручейки в могучую реку, в цех главной сборки.
Производство. О нем тоже далеко не просто написать. Наш машиностроительный завод такой же, как многие заводы Родины, делающие тракторы и станки, самолеты и теплоходы, фотоаппараты и телевизоры. И люди работают на этом заводе такие же, как и на других: есть старые опытные мастера своего дела, которых знают не только по фамилии, но и по имени-отчеству и Сергей Павлович и директор завода Роман Анисимович, много и молодых, только недавно пришедших на завод и старающихся перенять опыт старших. Обыкновенные люди… Но только они чуточку счастливее, мне кажется. Счастливее, так как их руками создается то, что не делается ни на одном другом заводе: создается космическая техника. Это они штамповали полуоболочки первого в мире искусственного спутника Земли; это они собирали ракету-носитель; это они варили корпус третьего спутника и лунных ракет. И они очень горды этим.
Несмотря на то, что выпуск космической продукции очень беспокойное и «нервотрепное» дело и нельзя серьезно надеяться на классический производственный ритм и отсутствие штурмовок (хотя к этому и призывают лозунги и решения общественных организаций), никто из них и не помышляет сменить место работы.
Не помышляют, хотя почти каждый день клянут конструкторов, тщательно подсчитывая, сколько «Извещений на изменение» выпущено в прошлом месяце и сколько их уже получено за двенадцать дней нынешнего. И не только не помышляют, но никто к работе не безразличен: все споры и взаимные упреки имеют целью только одно — как можно лучше и как можно быстрее сделать детали, отсеки, корабль в целом.
В цехи прочно вошла космическая культура. Что греха таить, порой она не входила, а вдавливалась, но через короткое время приживалась прочно.
Сейчас, зайдя в цех сборки, вы обязательно обратите внимание на то, что и отдельные отсеки спускаемых аппаратов, и сами аппараты установлены на специальных ложементах, окрашенных блестящей, цвета слоновой кости эмалью, как в операционной или зубоврачебном кабинете. А всего лишь несколько лет назад такой цвет вызывал у производственников и технологов недоумение, и они даже ссылались на то, что техническими условиями, утвержденными для машиностроительных заводов, подставки положено красить в темно-зеленый цвет.
Помню, как-то заместитель начальника цеха сборки горячо мне доказывал, что на таких светлых подставках вся грязь и пыль будет видна!
— Вот и хорошо, что видна будет, — отбивался я, — значит, ее сразу же сотрут! А иначе машины станут собирать на грязи — этого ты хочешь, что ли?
В тот день мы больше не разговаривали. Враги. На следующее утро разговор был у заместителя Сергея Павловича, руководившего конструкторскими делами.
— Вы правы, братцы мои, я с вами согласен. Ваша «слоновая кость» будет культуру прививать. А что, есть уже такая оснастка? Я зайду посмотрю. А технологам в цехе скажите, что я — «за»!