– …Нет, эта масть донне Софии не понравится. Категорически.
– …Нет. Донна, обратите внимание, эта красотка поджимает хвост. Так бывает, когда к лошади что-то болит.
– …А у этой налёт на левом заднем копыте.
–… А эта слишком равнодушна. Нормальное животное, молодое и здоровое, чаще всего любопытно и тянется к окружающим.
– Высоковата. Чуть бы ниже… Не спорьте, донна, у меня хороший глазомер, и сопоставить рост всадницы и лошади я могу. Эта кобыла в спине на ладонь выше, чем Арабелла донны Софьи. А донна не любит приспосабливаться, предпочитая иметь дело с привычными параметрами.
Вот кому совершенно наплевать на его критику, так это Элизабет. Она безмятежно улыбается, любуясь грациозными скакунами, в которых, на мой дилетантский взгляд, ни капли недостатков, но поди ж ты… Ласково кивает почтительно кланяющимся барышникам, а они здесь все как на подбор, плечисты, картинно красивы, будто их нарочно подбирали, товар облагородить ещё больше. И, кстати, они не обидчивы. Впрочем, Бастиан озвучивает претензии вполне корректно и поводов для скандалов не оставляет. Вот только я, кажется, уже измучилась и сама не рада затеянной авантюре. Да и… природа даёт о себе знать всё сильнее. Уединиться бы где-нибудь в особом домике, которые обустроены по периметру ярмарки; но не сейчас же?
– Послушайте, дон Бастиан, – вдруг говорит Элли. – А мы обязательно должны выбрать лошадь? В смысле… э-э… кобылу? Не жеребца?
И вот мы, все трое, глядим во все глаза на тонконогого жгуче-чёрного красавца, с волнистой гривой и не менее великолепным хвостом, с лоснящейся кожей, под которой перекатываются мускулы. Умные глаза косят насмешливо и озорно: вот-вот подмигнёт, шельмец!
Что-то знакомое проглядывает в его огненном взгляде, в силуэте, исполненном изящества и в то же время мощи. До памятного мне Васютиного Чёрта он, конечно, массой не дотягивает; но, чувствуется, порода та же, разве что этот экземпляр более аристократичен, что ли…
И, кстати, не одни мы тут такие умные и понимающие толк в красоте. Торг за прекрасное создание уже ведётся, и нешуточный.
Наш консультант, наконец, отмирает.
– Но… так принято, донны. Традиции. Женщинам для выездов – кобылки, они мягче характером и покладистее… хм. Как правило. Мужчинам – особи мужского пола…
Вспомнив, как багровел Васюта, когда я по незнанию воинских традиций позорно называла его Чёрта лошадью, а не конём, я едва не застонала от смеха. Но мужественно справилась с собой.
– Так ведь донна Софья не стандартная жеманная донна, Бастиан. – Хвала местным богам, удержалась и не ляпнула: «Не то, что Мирабель!» – Как-то краем уха я слышала, что её Арабелла – лошадка как раз не из смирных, хоть и весьма почтенного возраста. А вот этот красавчик… я уверена, рождён для донны Софьи. По её крутому характеру.
– Да как вы себе это представляете, донна?
Я представила. В деталях.
– Красиво. Уздечка с серебром, серебряные подковы, грива в косичках, хвост по ветру развевается… А на бабуш… донне Софье не неудобная амазонка, в которой ходить невозможно, потому что приходится всё время подол подбирать, а настоящий доспех вроде вашего, и лёгкий шлем с чёрным с серебром плюмажем. Как на одной из наших императриц. О, Бастиан, мы забыли о седле! Разумеется, тут нужно только мужское!
Кажется, рыцарь содрогнулся.
– Это прелестно! – восхищается Элли, не замечая испарины на его лбу. – А я-то думала, для чего у бабуш… у донны Софьи в гардеробной на одном из манекенов облегчённый рыцарский доспех? Ива, ты тоже его вспомнила, да? Ты гений! Ей давно пора встряхнуться. Может, съездит, наконец, на родину, в свою горную деревушку, куда только тропы ведут, и нет ни одной дороги?
Наш Тёмный рыцарь что-то невразумительно шипит сквозь зубы. Но уже через секунду отвечает вежливо:
– Как скажете, донны.
И, чуть повернув голову и повысив голос, бросает:
– Триста пятьдесят!
Не сразу, но я понимаю, что мы включились в торг.
…Через каких-то полчаса всё закончено. Бастиан, измученный неожиданной ломкой шаблонов, всё же до конца выполняет свой долг, устроив купленному жеребцу испытания; своеобразный тест-драйв. Пока он гарцует в специальном кругу-манеже, обустроенном для этих целей неподалёку, толпа несостоявшихся покупателей и сочувствующих зевак перемещается туда же, превращаясь в зрителей, и восторженными криками выражает своё одобрение. Ни обид, ни камня за пазухой: и поторговались, и удовольствие получили, и деньги целы. Лишь один немолодой дон не следует за остальными, а стоит у опустевшей коновязи и поглядывает на нас угрюмо, словно оценивающе.
Не люблю подобные взгляды. Если есть, что сказать – скажи сразу. Поэтому выразительно приподнимаю бровь:
– Мы чем-то обидели дона? Но разве здесь не честный торг?
Возможно, и обидели. И принизили. Он давал цену в семьсот пятьдесят монет, Бастиан перебил её тысячей, окончательно. А некоторые доны очень чувствительны, если им перейти дорогу.
Тем не менее, он отвешивает нам с Элли вежливый поклон.
– Что вы, донна. Всего лишь досадую, что этакий красавец – да не на моих конюшнях. Простите мою несдержанность, донны.
И кланяется ещё ниже, старательно опуская глаза. Элизабет приседает в реверансе – как я понимаю, совершенно автоматически, как хорошо воспитанная донна. Мне подобных привычек не прививали, поэтому я ограничиваюсь величественным кивком.
Вроде бы всё, инцидент, как говорят, исчерпан. Но какая-то царапина на душе остаётся. Впрочем, поломать над ней голову мне не дают.
– Здрава будь, обережница, – говорит за спиной знакомый надтреснутый голос. – Как это тебя к нам занесло? Видать, судьба…
Глава 8
Глава 8
Нет ничего удивительного, что старец Симеон расхаживает по ярмарке русичей. В конце концов, надо же поддержать земляков, впервые приехавших в незнакомый мир! Поселение в Тардисбурге – не в счёт, этот кусок Ново-Китежского княжества был когда-то утащен Игроком сюда лишь для того, чтобы разбавить свои армии северными варварами. Перетянуть-то он их перетянул – с домами, подворьями, семьями, скотиной… всем, что в ту злополучную полночь угодило в украденный сектор. А вот возможности вернуться не оставил. Для молодого демиурга, ошалевшего от собственного могущества, люди считались игровыми фигурками, не более. Потому-то долгих полтора десятка лет маленькая колония русичей тосковала по родине, не надеясь уже увидеть близких.
А несколько месяцев назад мы с Рориком как-то умудрились соорудить портал в Ново-Китеж. Угораздило нас, однако.
Мой напарник, перестаравшись по неопытности, отделался ожогами и неделей лечения в паладиновском госпитале. Из меня же новый портал вытянул напрочь (как тогда думали) обережный дар, который и сам по себе не отличался мощностью, и на связь с иными мирами рассчитан не был. Но позже, вернувшись от Мораны, я с удивлением обнаружила, что способности вернулись, мало того: заметно возросли. Как объяснил Мага, смерть с последующим воскрешением – это как бы перезагрузка (тут я уже в собственных знакомых терминах объясняю). Если при жизни возникли сбои в магическом теле-матрице, вроде навешенных проклятий, привязок, внушений (вирусов, опять-таки в современной терминологии) – они при воскрешении тела и восстановлении матрицы просто сбрасываются, отторгаются. Аура чиста, как у новорожденного, без инородных вкраплений и сдерживающих развитие блоков. В результате – новый уровень.
Как-то так.
Правда свой новый уровень я стараюсь не афишировать, но дважды в сутки, на рассвете и закате, практикую особые приёмы набора энергетики, которые однажды узнала от Николаса. Хоть Симеон и принял меня в клан Обережников, самый малочисленный в Гайе, но у него сейчас новый ученик: Рорик. С ним он и мотается из одного мира в другой, учит уму-разуму, а заодно, по выражению моего свёкра, «способствует развитию и укреплению культурных связей». Ему не до меня. И к организации нынешней ярмарки старец наверняка приложил руку, он же один из немногих Мастеров по порталам! А в этот раз наверняка понадобился переход крупнее стандартного: надо же было доставить павильоны и терема, пусть и в разобранном виде, возы с бочками, перевести целые табуны…