– Понимаю.
Сощурившись, Элли думает. Кивает:
– Ну да. И получается, что выходки Мири как раз под стать её так и не выросшей ипостаси. Так? Донна Мирабель – Дитя, а… дон Теймур, стало быть, Родитель? А ведь похоже, очень похоже!
– Ипостась или субличность не может расти. Она неизменна. Просто в идеале она, по мере взросления личности, всё чаще уступает место двум остальным. И все три в каждом из нас живут постоянно, только не всегда проявляются. Если человек – большой Ребёнок, это не значит, что он не способен на взрослые поступки. Да, ему свойственны инфантильность, легкомыслие, безответственность – и в то же время, если прижмут обстоятельства, он способен и подвиг совершить, и мир спасти. А потом попросит за это мороженку. Родитель, уставший от постоянных наставлений чадам и подчинённым, может, махнув на дела рукой, бросить всё, упасть в некошеную траву и считать облака в небе, выдумывая, на кого они похожи. Или, поверив в собственное могущество, творить волшебство даже в немагическом мире. В одной из наших священных книг не зря сказано: «Будьте как дети, и тогда ваше будет Царствие небесное». Быть Ребёнком не есть плохо; плохо быть злым ребёнком. А Мири не злая, просто её что-то грызёт, я чувствую… Тебя-то она приняла нормально, и общаетесь вы хорошо, любо-дорого посмотреть. А вот ко мне у неё что-то личное. Возможно, она и сама не помнит, что; просто не принимает меня на подсознательном уровне.
– А кто же тогда Взрослый?
– Взрослый на уровень выше Родителя. Это объективность. Ответственность. Логика. Это выросший Ребёнок, мудрый Родитель, научившийся принимать окружающих такими, каковы они есть, и оставляющий за собой такое же право быть собой. Если Родитель говорит – «Делай, как я хочу!», Взрослый говорит: «Делай, как надо».
Элли молчит. Думает. Не перемудрила ли я с формулировками? Тороплюсь заключить:
– А теперь сама посуди: видя события в таком свете, как я могу реагировать иначе? Если на моих глазах Ребёнок испакостил скатерть или…
– Шаль, – быстро подсказывает невестка. Я морщусь от досады – не на неё, а на тягостные воспоминания.
– Пусть будет шаль. Это плохой поступок, и он мне не нравится. Сотвори такое Машка или Соня – я бы наорала на них, это точно. Не смотри на меня так, не наорала бы, конечно, я женщина спокойная, но включила бы занудство… Вот в таких ситуациях во мне как раз просыпается Родитель: отпихивает всех прочих локтями и начинает зудеть и воспитывать. Но что я сделаю с чужим Ребёнком? Наказывать его я не вправе. Пожаловаться? Я бы, может, и рада, но мой Взрослый понимает, что Родитель, к которому я пойду, не всегда объективен… Я тебя запутала?
Она энергично мотает головой. В глазах – азарт.
– Нет-нет, очень интересно! Да ведь это заставляет буквально всё пересмотреть! Это учение из твоего мира?
Невольно усмехаюсь. И цитирую Эриха Берна:
– Это «Игры, в которые играют люди». И «Люди, которые играют в Игры». Надо будет как-нибудь привезти тебе пару книг. Вот только не знаю, сможешь ли ты их прочитать, языковой барьер всё-таки… В крайнем случае, устроим читку вслух. Потому что… на самом-то деле я разъяснила тебе всё в своём понимании, но могла что-то и напутать.
Элли отмахивается, прикладывает ладонь ко лбу – есть у неё такая привычка при обдумывании. Бормочет:
– Значит, Ребёнок – это «Хочу!» Родитель – «Делай так!» Взрослый – «Должен!»
Гениально. Вот вам, собственно, весь трансактный анализ в трёх словах. На лету схваченный и осмысленный умной девушкой, получившей только домашнее образование
Правда, ранняя смерть тоже многому учит…
Не желая сбивать её с мысли, перевожу взгляд на кипарисовую аллею. Где-то, за невидимыми отсюда воротами, поднимается разрастающееся облачко пыли.
– А ведь к нам кто-то едет!
Мои слова заставляют Элли радостно встрепенуться.
– Наверное, доктор Гальяро!
Она обожает визиты этого врача. Вернее – бесконечные его пояснения о том, как развиваются её малыши, всё ли с ними и с ней самой в порядке, к чему нужно быть готовой на этом этапе беременности… Ну, вы меня поняли. Я иногда и сама такой становлюсь, но у меня-то вторая беременность, а вот ей ещё всё в новинку!
Но вот из двойного ряда кипарисов появляется четвёрка чёрных лошадей, запряжённых цугом. Мы озабоченно переглядываемся. Потому что эта карета с неизвестным мне гербом на дверце вовсе не принадлежит доктору Гальяро. Кто-то ещё к нам пожаловал. Должно быть, тот, с кем у дона Теймура назначена встреча. Очень серьёзная и очень долгая встреча, дорогие донны.
***
– Дорогие донны…
Я даже вздрагиваю, настолько неожиданно последняя мысль оказывается озвучена, да ещё и мужским голосом. К превеликому облегчению, заговаривает со мной не наш драгоценный дон, а Бастиан, тоже, в своём роде, Глава… нашего чрезвычайно таинственного и супер-профессионального сопровождения, лиц которого, кстати, мы до сих пор не видели: одни атлетического сложения фигуры в лёгких латах, сверкающих подобием чешуи, да тёмные плащи до пят… вернее, до шпор. Весьма интересные плащи, кстати; у некоторых из Тёмных Рыцарей они по необходимости трансформируются в крылья. Лица же наших охранников постоянно застланы этакой воздушной рябью, и запоминанию не подлежат. На всякий случай. Такая вот специфика службы.
Исключение – Бастиан. Как вожак стаи… простите, как руководитель своей спецслужбы, общается с нами только он. По статусу. Но разговаривать с дамами, скрываясь под мороком – дурной тон. Этикет не позволяет.
– Прошу извинить, что невольно нарушаю ваше уединение. Донны, не наскучило ли вам здесь? Вы не собираетесь пройти, например, в сад или в иное приватное место?
– А если нет? – не из вредности, но с живейшим любопытством интересуется Элизабет. Тёмный Рыцарь сдержанно улыбается.
– Тогда я просто накину на вас полог невидимости. Собственного спокойствия ради. И со всем уважением удалюсь, ещё раз принеся глубочайшие извинения. – И, не давая нам вставить слово, продолжает: – Это прибыл дон Иглесиас.
– Мы остаёмся, – говорю твёрдо. – И даже не думайте о невидимости. Вот ещё новости – в собственном доме прятаться! И от кого? Нет уж, Бастиан, пусть теперь у их семейства головы болят о том, как бы мне на глаза не попасться. Я-то против них ничего не замышляла!
Намеренно или нет, но Элли не даёт мне углубить тему.
– А зачем он приехал, дон Бастиан?
Перед тем, как ответить, Тёмный Рыцарь занимает позицию по правую руку от меня и бросает выразительный взгляд в сторону подъезжающей кареты. Вид у него на редкость грозный и внушительный: кажется, даже чешуя на доспехе вздыбилась. Ну да, и мой протест услышал, и потенциальному недругу демонстрирует, что донны под защитой, а защита бдит. Молодец.
– Приняв участие в известном вам, донны, деле…
А он дипломат, однако!..
– … дон Иглесиас нарушил вассальную клятву, данную когда-то Главе Клана. Не предупредив о возможном покушении на члена семьи Главы, он фактически поставил себя в ряд соучастников этого заговора. Теперь его ждёт либо изгнание из клана и города, либо, по договоренности с доном Теймуром…
Продолжения я не слышу. На меня вдруг накатывает дурнота. Вот так, без всякого предварительного стеснения дыхания, без головокружения… просто темнеет в глазах. Едва не потеряв сознание, я мёртвой хваткой успеваю вцепиться в Бастиана и каким-то чудом остаюсь на ногах, успев краем глаза заметить развёрнутую вокруг нас с Элли спираль двойной защиты. Глотнув воздух, торопливо шепчу:
– Нет, не надо защиту… Всё в порядке.
Мир проясняется. Прихожу в себя и прислушиваюсь к ощущениям. Элли бросается ко мне.
– Ива! Ничего себе – в порядке! Ты бледная, как сыр!