У Чугреева жили в Акимовке отец, мать и младшая сестра, а Сергеев был круглый сирота и писем почти никому не писал и ниоткуда не получал. И уверял, что не любит писать письма и разводить всю эту «лирику». Но в глубине души он немного завидовал своему товарищу, его письмам, рассказам о доме; и ему, Сергееву, было, конечно, обидно, что он такой одинокий на всем белом свете. Вот недавно, когда он задержал сразу семерых нарушителей границы и получил пятнадцать суток отпуска, он не знал, куда и к кому поехать на эти две недели. Хорошо, что Володя Дорофеев, однокашник и сосед по койке, предложил: поезжай к моему отцу, в деревню Лука Псковской области. Ну, взял и поехал. И еще больше затосковал в многолюдном и дружном кругу Володиной родни. По виду не подавал и время провел в гостях весело.
Он вообще никогда не подавал виду, что ему тяжело, и никогда ни на что не жаловался.
— Вот это другой разговор! — похвалил Сергеев и улыбнулся запальчивой готовности друга «умереть с музыкой».
Но враг не появлялся. Туман над рекой рассеивался. Небо светлело все больше.
— Знаешь, Иван, может, на сегодня и обойдется? Уже совсем светло стало, — сказал Чугреев, снимая фуражку и вытирая вспотевший лоб.
Но Сергеев с беспокойством наблюдал, как Зильда встала на задние лапы, высунула голову из окопчика и сердито заворчала.
На реке из тумана выплыла большая резиновая лодка, она приближалась к нашему берегу. И на наш берег направил ручной пулемет солдат в каске, сидящий на самом носу лодки. Четыре солдата гребли, шестеро сидели по бортам, а на корме был офицер. И этот офицер и шестеро автоматчиков на бортах тоже всматривались в наш берег.
Лодка держала курс прямо к обрыву, оставляя за собой длинные усы волн. Сергеев и Чугреев молча наблюдали за нею.
Граница здесь проходила строго посередине Буга, лодка уже пересекла ее. Не оставалось сомнений, что немцы намерены высадиться на советский берег.
Конечно же, им было страшно, Сергееву и Чугрееву, в эти минуты. Только глупец не испытывает страха перед смертным боем. А тут — первый бой в жизни, да еще двое против двенадцати. И неизвестно, что будет дальше.
— Ударим, как только станут высаживаться, — глухо сказал Сергеев.
— Ага, — ответил Чугреев.
У них было три диска на ручной пулемет, по два боекомплекта патронов на винтовку и по четыре гранаты «лимонки» на брата. Не так-то много для настоящего боя, но не так уж и мало, если учесть такие преимущества, как высокий берег и внезапность удара по десанту.
Сергеев вынимал из сумки гранаты, ввинчивал в них запалы, раскладывал перед собой на бровке окопа. Чугреев примеривался к пулемету, прицеливался из него к далекой кромке воды.
Лодка ткнулась тупым носом в песок. Два солдата уже спрыгнули в мелкую воду.
— Ну, Володя, давай! — выдохнул Сергеев.
И тут же выдернул кольцо из «лимонки», размахнулся и бросил вниз:
— Получай, гады!
И сразу же метнул вторую гранату.
А Чугреев, прижавшись к пулемету, затрясся в длинной и хлесткой очереди.
Два взрыва и пулеметная очередь слились в сплошной гул и треск. Пороховой дым и взметнувшаяся земля на минуту или две все закрыли внизу, а когда рассеялись, стало видно, как в лодке, в мелкой воде и на песке валялись и корчились сразу шесть или семь, а может, и все десять фашистов. Два или три солдата убегали вдоль берега к кустам ивняка. Короткая очередь, и они попадали, так и не добежав до кустов.
Чугреев отвалился от пулемета и вытер рукавом раскрасневшееся лицо.
Все было отлично! Отличная боевая позиция в этом окопчике, отличный внезапный удар — все отлично!
И двенадцати фашистов, которые пять минут назад нахально плыли к нашему берегу и уже ступили на него, больше не существовало. Гады, захотели нашей, советской земли!..
Оба пограничника были так возбуждены боем, что не услышали, как из-за Буга все нарастал и приближался мощный рокот десятков самолетов. И в это же время над вражеским берегом во многих местах взметнулись крест-накрест красные ракеты. Не успели они еще рассыпаться и погаснуть в светлеющем небе, как сразу по всему Забужью загрохотали орудийные залпы, сливаясь в непрерывный оглушительный гул. Земля задрожала и заходила ходуном. Зильда в ужасе прижалась к ногам Сергеева. В воздухе стоял оглушающий рев самолетов. Двадцать или тридцать бомбардировщиков с белыми крестами на крыльях сомкнутым строем летели на восток и там, наверху, поблескивали в лучах восходящего солнца. Они прошли и скрылись, а из-за Буга летела вторая волна, и все так же оглушительно гремели орудийные залпы.