- Тогда прошу, не говори. Кажется, даже сейчас я многое успел позабыть. Подумать, так это очень грустно - забывать то, ради чего когда-то готов был умереть.
Старик стоял к нему спиной, а потому алхимик не видел его взволнованного лица.
- А по мне, грустно принимать всерьез то, чьи свойства тебе неизвестны. Быть закованным в человеческую оболочку.
Алхимик обогнул вола и подошел к пахарю.
- Кажется, я почти все забыл.
- Значит, время пришло.
- Кем я буду на этот раз? В каком времени?
- Кто знает…
- Что ж, тогда мне… Туда?
Старик кивнул, тепло улыбаясь.
Он зашагал вперед, по еще мокрому от утренней росы лугу. Трава, выкошенная стариком возле его пахотного участка, здесь была нетронута, и буйно росла вверх, скрывая его ноги до колен. Иногда он опускал руку, чтобы смочить ее во влаге зеленых лепестков, а затем охладить этой влагой лицо и шею. Он не оглядывался, зная, что за спиной ничего нет. Солнце все не поднималось, и он так и брел через океан трав, пока, словно перед сном, не забылся и не рухнул на душистый покров из незатейливых цветков. Он перевернулся на спину, широко разложив руки. Немного посмотрел на лазурное небо, что виднелось над нависшими стебельками аквилегии и васильков. Нежность трав убаюкала его, и он закрыл глаза, намереваясь открыть их лишь через тысячу лет.
***
Черная туча, что с самого утра царапала серую сталь небес раздувшимся брюхом, наконец разродилась громом. Холодный ноябрьский ливень хлынул на улицы Понтуаза, превращая их в труднопроходимые болота. Натянув капюшон и поплотнее закутавшись, он шел к зданию бывшей тюрьмы, в которой сейчас проходил допрос уличенной накануне в колдовстве женщины. От этой слякоти его бросало в дрожь, последние недели все никак не удавалось сбросить ярмо отбушевавшей простуды, и ему казалось, что он медленно умирает. “Возраст” - меланхолично сказал человеку доктор. Несмотря на лихорадку, шел он быстро, может быть, чтобы поскорее спрятаться от дождя, так что молодой послушник едва успевал за шагом его все еще резвых ног. Где-то совсем близко сверкнула молния, вслед за которой послышался оглушительный рев грозы, что всегда рождал в нем неподдельный страх. Они быстро свернули в узкий проход, соединявший Восточную и Главную загаженной мусором небольшой улочкой. Их головы мелькали между деревянными навесами над когда-то стоявшими здесь бедняцкими палатками. Быстрый шаг перешел на бег, в некоторых местах они утопали в грязи чуть ли не по щиколотку, разбрасывая комья жирной земли. А вот и кирпичное низкое здание, в чьих подвалах допрашивали еретиков и последователей греха. Тяжелая дверь, окованная железом, взбухла от влаги, и он давно уже открывал ее плечом. Ворвавшийся внутрь ветер пронесся по тускло освещенным каменным коридорам, тревожа пламя редких настенных факелов, зажженных здесь по случаю грозы. Послушник с трудом закрыл дверь, и в воздухе повис звук дождя, барабанящего по крыше и окнам. Каждый шаг отдавался приглушенным эхом, за углом, стоя на лестнице, их ждал один из людей Борварда, видимо, чтобы проводить. Будто он не смог бы попасть в любое помещение этой темницы с закрытыми глазами. Что ж, зато у ведущего в руках был огонь, а сейчас тут, в подземелье, было особенно темно. За все время, что они шли, наблюдая широкую спину проводника, не было слышно ни одного вопля. Неужели Борвард ждал его, чтобы начать допрос? Он слышал, что женщина красива…
Слухи не врали - огненно-рыжие волосы, вымазанные сажей и слипшиеся от пота, все равно придавали ее лицу цвет буйной юности. Под правым глазом кровоподтек, разбитая губа чернела запекшейся кровью и при любом движении вновь начинала кровоточить, отчего девушка старалась держать рот закрытым, но разве это было возможно, когда над тобой склонился Борвард. Тонкие руки ее и стройные ноги были привязаны к столу, на котором она лежала, тугими кожаными ремнями. То, что ниже пояса, было обмотано тонким платком,, не достававшим ей даже до ребер, над которыми при каждом ее защитном движении колыхались упругие груди.
Она встретила вошедших пугливым взглядом зеленых глаз, будто бы опасалась, что кто-то сделает ей еще хуже. Послушник, скользнув взглядом по телу красавицы, стыдливо потупил взор. Заметив это, Борвард расхохотался, влепил девушке пощечину, после чего сказал юноше не млеть перед злом. Ее звали Феликайт - очередное доказательство тому, что судьбе не чуждо чувство юмора. Ему не очень-то нравилось присутствовать на подобных мероприятиях, но виду он не подавал, а потому был частым свидетелем подземных пыток. Борвард отдохнул, щелкнули его инструменты, и своды допросной наполнил жалобный скулеж и вздохи, но не крики. Феликайт стойко держалась, продлевая свои муки. Но никто еще из тех, кого допрашивал Свинцовый Инквизитор, не был оправдан, и спустя пятнадцать долгих минут, последние из которых человек порывался зажать уши, уста девушки выронили слова признания. Усталые зеленые глаза остановились на нем, словно спрашивая с него за все те ужасы, что таила в себе Франция. Крупная дрожь прошила его нутро, он сделал знак помощнику Борварда и стал подниматься наверх, навстречу молниям и ливню, которые были сейчас так некстати.