Я еще долго продолжал осыпать его про себя всеми известными мне проклятиями, а он ничего не подозревал и продолжал болтать. Он ковырял зубочисткой в гнилом зубе, сплевывал на ковер и болтал обо всем сразу: о своем одиночестве, о Пауле и о том, как скупать рубли на черном рынке — на рублях можно заработать.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Пора мне успокоиться, подумал я после разговора с отцом Пауля. Не надо больше злиться, до вечера далеко. Сколько раз мне еще придется встречать таких, как этот старик? Сколько раз придется выслушивать грустные истории, вроде истории Пауля? Какие сюрпризы ждут меня впереди? Все равно не надо злиться. Злоба ничуть не лучше наивности. Вместо того чтобы злиться на отца Пауля или на Розику и Неллу, надо лучше объездить город и найти Анку. Виктор что-то скрывает от меня, он явно знает больше, чем говорит.
Я предложил Виктору отправиться со мной на поиски Анки. Он сначала не соглашался, потом спросил, нельзя ли нам взять с собой Банясу. Конечно, можно, сказал я. Пусть девочка присутствует при моей встрече с прошлым. Кто может отделить его от настоящего и будущего? Сама Баняса была для меня и тем и другим. На ее лице все время играла улыбка. Я чувствовал, что в ее присутствии легче будет терять иллюзии. Она сама была новой, прекрасной иллюзией без единой фальшивой черты.
И вот наш «додж» снова помчался по бухарестским улицам. На переднем сиденье, там, где сидел майор, теперь сидел я, а между мною и водителем — Баняса. Девочка восхищенно следила за работой крупных, загрубелых рук водителя — она понимала, какие у него умные, сильные и добрые руки. Сержант тоже искоса поглядывал на девочку. Когда их взгляды встречались, у обоих делалось одинаковое выражение лица — можно было подумать, что они старые друзья, что у них даже есть общие тайны. Я смотрел на них, а в мыслях у меня была тишина, спокойствие, сосредоточенное, холодное спокойствие, какое бывает у человека, решившего ничему больше не удивляться. Хватило его ненадолго.
Проезжая мимо Липскань, я вспомнил комнату, где мы скрывались с Раду от ареста. Я не собирался подниматься на восьмой этаж, вряд ли там проживают старые жильцы, да, собственно, зачем мне их разыскивать? Мне очень хотелось взглянуть на дом. Машина остановилась у высокой чугунной решетки Национального банка. Виктор с девочкой остались в «додже», а я отправился взглянуть на памятный мне дом. В подъезде, который ничуть не изменился, валялись какие-то разбитые ящики, на грязно-бурых стенах висели рекламные плакаты, размокшие и слипшиеся от недавнего дождя, а в дверях галантерейного магазина с черно-золотой вывеской останавливались прохожие и с любопытством заглядывали внутрь — там какой-то человек кричал, и его выталкивали из магазина. Когда я подошел ближе, скандалиста уже вывели. Он оказался пожилым человеком с пергаментным лицом и большим носом. «Мы еще посмотрим! — кричал он, оборачиваясь и угрожая тому, кто его вытолкал. — Мы еще увидим! Мы еще поговорим!» Тот, кому он угрожал, стоял в дверях без пиджака, с розовыми резинками на рукавах, и ухмылялся. Я узнал его сразу по бульдожьему лицу с квадратной челюстью. Диоклециан Попеску, мой сосед по восьмому этажу, который при встрече с нами таинственно шипел: «Да здравствует Железная гвардия и Капитан. Тсс!» И умолял вставить его хозяина — галантерейщика Шварца — в «черный список». Пергаментная личность, которая скандалит теперь перед магазином, видимо, и есть Шварц — галантерейщик. Что здесь произошло?
— Вы его видите? — спросил Шварц зевак, собравшихся на тротуаре. — Шесть лет я держал его в своем магазине. За это время можно было бы научиться играть на скрипке, а он еле-еле освоил половую щетку. Но если бы он был только тупицей и лентяем — еще куда ни шло, а он оказался бандитом. Посмотрите на него хорошенько. По сравнению с ним любой вор, громила, налетчик — честный труженик, потому что ему приходится трудиться в поте лица: взламывать двери, пилить замки, открывать сейфы. А за этого трудились другие — его несчастные родители, его крестный отец и поп, который окрестил его Диоклецианом. Его полное имя — Диоклециан Попеску. А меня, между прочим, зовут Хаим Шварц. Теперь вы улавливаете, в чем тут дело? Когда на мою голову свалились Хория Сима, Антонеску и прочие неприятности, этот тип пришел ко мне и говорит: «Ну хорошо, я не гожусь для торговли галантереей, но имя мое годится? У меня ведь чисто румынское, даже латинское имя — перепишите магазин на мое имя, я с вас много не возьму, зато вы сможете торговать спокойно». Он был прав, и мы составили фиктивную купчую, что я продал ему магазин за восемьсот тысяч. Никаких восьмисот тысяч я не видал — у него и восьми лей не было за душой, — но мы подписали купчую, выпили пива, за мой счет, конечно, и разошлись по домам. А на другое утро, когда я пришел в магазин, он встает и спрашивает: «Что вам угодно, господин?» — «Как так — что мне угодно?» — «Вам угодно что-нибудь купить? Если нет — прошу освободить помещение». — «Как так — освободить помещение? Это же мой магазин». — «Магазин теперь мой. Вы мне его продали. Вот купчая. Если вы немедленно не освободите помещение, я позову полицию». Вот и вся история. Видели вы такого разбойника? Говорю вам, что по сравнению с ним аферисты, которые сидят в тюрьмах, — мелочь. Грос-Кажеро — невинный младенец, Попеску-Канталуп — агнец, Гаетан — ангел с белыми крылышками… Но время разбоя кончилось. Мы еще увидим. Мы еще поговорим!