Уголки красиво очерченного рта майора предательски дрогнули.
– Да, я помню, что ваша племянница была частым гостем в нашем доме в детские годы, мэм. Мой дедушка имел репутацию сторонника строгой дисциплины, но с годами стал значительно мягче. Удивительно, но своенравное нередко поведение вашей племянницы не вызывало его гнева, а частенько даже забавляло.
Уголком глаза леди Биллингтон увидела, как напряглась ее племянница, поспешно попрощавшись с майором, и увлекла за собой Верити, пока та не сказала какую-нибудь дерзость.
– Иногда ты просто удивляешь меня, дитя мое! – пожурила она, когда они уселись в коляску. – Ты ведь нарочно толкнула майора Картера.
Верити даже не подумала отрицать это. Хотя она кипела от возмущения по поводу ничем не оправданной ремарки Брина, все происшедшее имело и забавную сторону.
Не выдержав пытливого взгляда тетушки, Верити отвернулась и посмотрела в окно.
– Мы, Хэркорты, не привыкли к тому, чтобы нами пренебрегали, – высокомерно заявила она. – Этот наглец не сделал даже попытки подойти ко мне, а обязан был найти время, чтобы поговорить с каждой молодой леди в этой комнате!
В ее голосе слышалась не просто досада, и леди Биллингтон почувствовала, что ее юная племянница не была столь безразлична к красавцу майору, как утверждала. Интересно, размышляла леди Биллингтон, что теперь думал этот майор о девушке, которую он, как было очевидно, находил когда-то несносной? Он не сделал ни малейшей попытки поговорить с Верити, но весь вечер поглядывал в ее сторону.
Его взгляд был не просто оценивающим. В нем был интерес. Больше того, он был далеко не шут, как нравилось называть его Верити. Майор Брин Картер был умным человеком. И именно тем человеком, если она, конечно, не ошибалась, который смог бы держать ее своенравную племянницу в руках.
Довольная улыбка заиграла на губах леди, когда она откинулась на бархатную спинку сиденья. Будущее, подумала она, было не только интригующим, но и многообещающим!
Брин гнал свой роскошный экипаж в сторону Оксфорда. Было таким блаженством снова оказаться за городом после нескольких недель, проведенных в удушливой атмосфере столицы. Как же он ненавидел городскую жизнь! Как быстро надоедала ему вся эта бесконечная круговерть светских сборищ, хозяйки которых соперничали друг с другом в том, чей вечер будет признан «событием сезона»!
Его приглашали все. Прием не считался даже сколько-нибудь успешным, если на нем не присутствовал майор Брин Картер. Стопка приглашений на столе в его библиотеке росла день ото дня, а дверной молоток никогда не замолкал. Но многие ли из тех, кто сейчас раболепствовал перед ним, вызывая отвращение неискренними заверениями и фальшивыми приклеенными улыбками, посмотрели бы в его сторону, если бы ему не предстояло стать виконтом Дартвудским?
Возможно, в прошлом он допускал ошибки – и чертовски глупые в том числе! – но кто же их не допускал? Слава Богу, он стал сейчас проницательней, чем был в юности.
Возможно, он стал даже чуть-чуть циничным. Это, безусловно, результат лет, проведенных в армии, где люди привыкают жить сегодняшним днем, никогда не заглядывая далеко в будущее. Ни один человек не знает, суждено ли ему вернуться после выполнения задания, но все быстро начинают разбираться в том, кому можно верить, а кому нет. На его пути встречались хорошие и плохие офицеры, хорошие и плохие люди званием пониже. То же самое относилось и к тем людям, которых он оставил позади, в Лондоне.
Некоторые были искренними, некоторые, безусловно, нет. А было время, напомнил он себе, когда он считал всех этих учтивых дам из высшего общества интригующими хищницами, а всех так называемых джентльменов – безмозглыми, занимающимися пустой болтовней хлыщами. Пять лет назад он никогда бы не поверил, что сможет считать человека, принадлежащего к самой верхушке светского общества, своим самым верным другом.
Брин добрался до загородного поместья своего друга в самом начале дня. Вокруг особняка, выстроенного из отшлифованного до блеска камня, раскинулся на огромной площади чудесный парк.
Рэвенхерст был великолепен. Парк, разбитый в предыдущем столетии, с его просторными лужайками, купами величественных деревьев, а также речкой и озером, в которых в изобилии водилась форель, радовал глаз. За домом был разбит английский сад, разделенный подстриженной живой изгородью и усыпанными гравием дорожками. За английским садом в обе стороны тянулись кусты рододендрона. Когда они были в полном цвету, яркие мазки придавали такое очарование окружающей красоте, что захватывало дух.
Каждый раз, приезжая в Рэвенхерст, Брин живо вспоминал, как впервые приехал в это благословенное поместье. Через несколько недель после того, как он вновь встал во главе своего полка на Пиренейском полуострове, Веллингтон отбил оккупированный французами город Бадахос. Получившего в бою тяжелое ранение Брина отнесли на носилках в лагерь. Едва бросив взгляд на загноившуюся рану молодого капитана, армейский хирург махнул на него рукой.
Брин был оставлен с мертвыми и умирающими. Его имя наверняка оказалось бы вскоре включенным в длинный-длинный список погибших, если бы не усилия его командира. Тот убедил доблестного молодого капитана вернуться в Англию, чтобы в случае самого худшего исхода он мог быть погребен в родном Йоркшире, а не в одной из безымянных могил в Испании.
Полковник Питбори не ожидал, что Брин сможет вынести тяготы переезда через всю страну в порт. Гражданский доктор, который был на борту судна, державшего путь на Саутгемптон, во время плавания удалил ту пулю, которая сидела в боку Брина, а заодно и ту, которую всадили ему в плечо. К тому времени, когда судно вошло в док Саутгемптона, Брина терзала лихорадка, но он все еще слабо цеплялся за жизнь. Но сколько еще это могло продолжаться?
Полковник Питбори оказался в затруднительном положении. С одной стороны, ему не хотелось оставлять доблестного молодого офицера в руках незнакомых людей, с другой – он опасался, что Брин может не выжить, если ему придется проделать долгое путешествие в экипаже в его родной Йоркшир. Тут он вспомнил об одном попавшем в его руки письме, которое пришло молодому капитану от некоего мистера Маркуса Рэвенхерста.