5. усиление Левого крыла Юго-Западного фронта четырьмя дивизиями.
Таблица 3. Баланс сил в Европе в августе — сентябре 1914 г.
Изменение австрийских сил на Балканском ТВД расчетное и учитывает переброску семи дивизий 2-й армии. В реальности эта армия никогда не была полностью сосредоточена на Балканском фронте и перебрасывалась как в Сербию, так и в Галицию эшелонами. Практически на все указанные даты около половины войск этой армии находились между театрами военных действий. Некоторые разночтения с таблицей 7 Приложения 2 вызваны тем, что в данном балансе учтены второочередные германские и австро-венгерские ландверные части и выброшены полностью потерявшие боеспособность и не допускающие восстановления соединения сторон (прежде всего, это относится к русским корпусам, разбитым под Танненбергом).
Приложение V. Комментарии к операциям августа 1914 года
Многое навсегда ушло из истории с залпами «салюта наций», прозвучавшими одиннадцатого ноября 1918 года, — слишком многое, чтобы мысли историка не обращались снова и снова к событиям Мирового кризиса.
Дело не только и не столько в человеческих жертвах Великой войны и не в огромных материальных и финансовых потерях. Хотя эти потери многократно превысили осторожные подсчеты довоенных теоретиков, называть их «неисчислимыми» или «превосходящими человеческое воображение» неоправданно. В абсолютных цифрах людские потери были меньше, нежели от эпидемии гриппа 1918–1919 годов, а материальные — уступали последствиям кризиса 1929 года. Что же касается относительных цифр, то Первая Мировая война не выдерживает никакого сравнения со средневековыми эпидемиями чумы. Тем не менее именно вооруженный конфликт 1914 года воспринимается нами (и воспринимался современниками) как страшная, непоправимая катастрофа, приведшая к психологическому надлому всю европейскую цивилизацию. В сознании миллионов людей, даже не задетых войной непосредственно, течение истории разделилось на два независимых потока — «до» и «после» войны. «До войны» — свободное общеевропейское юридическое и экономическое пространство (лишь политически отсталые страны — вроде царской России — унижали свое достоинство паспортным и визовым режимом), непрерывное развитие «по восходящей» науки, техники, экономики; постепенное, но неуклонное расширение личных свобод. «После войны» — развал Европы, превращение большей ее части в конгломерат мелких полицейских государств с примитивной националистической идеологией; перманентный экономический кризис, метко прозванный марксистами «общим кризисом капитализма», поворот к системе тотального контроля над личностью (государственного, группового или корпоративного).
Само по себе это уже обозначило характер следующей войны — Второй Мировой — и послевоенного «холодного мира».
Данный очерк предлагает вашему вниманию нетрадиционный подход к изучению событий военной истории. Исследуя события Первой Мировой войны, мы постараемся «распаковать» их смысл. Для этого нам придется принять неумолимую логику развития антагонистического межцивилизационного конфликта. Логику, воплощенную в столкновении идей, картин мира и стратегических планов сторон. Логику, проявляющуюся во взаимодействии отдельных людей — вершителей судеб и исполнителей воли противостоящих эгрегоров.
Чаще всего военно-исторические труды — либо мемуары, либо аналитические обзоры. Для мемуаров характерно построение автором своей собственной личной Вселенной, имеющей иногда очень мало точек соприкосновения с тем, что мы зовем действительностью. В этом случае работа мемуариста — это конструирование Отражения[82], комфортного для автора.
Заметим, что практически всегда «официальные истории» носят мемуарный характер и написаны в стиле:
«Да! Мы победили, хоть и была сильна Неправедной Силой ведома — Та сторона…» (Райан, Толкиенистский «эпос».)
История же аналитическая склонна отклонять официальные версии или, по крайней мере, «проверять их на всхожесть». Это создает иллюзию объективности у всех, не исключая и авторов. Однако, на мой взгляд, именно эта претензия на объективность является главным недостатком «аналитиков».
«Мемуаристы по крайней мере осознают, сколь случаен был исход многих боевых эпизодов. Постоянно ища оправдание сделанным ошибкам, они не могут отделаться от мыслей: «Все могло быть по-другому. Если бы тогда я прислушался к мнению X… Если бы я не повернул к востоку от Парижа… Если бы я вышел в море на час раньше…» «Аналитики» же настолько увлечены желанием объяснить случившееся как единственно возможное, что отказывают случайности (равно как и субъективным факторам) в праве на существование и делают далеко идущие выводы из совершенно недостаточных предпосылок.
82
Под Отражением мы будем понимать некоторую последовательность событий (мировую линию), зафиксированную конкретным наблюдателем. При анализе шахматной партии комментатору нередко приходится отступать от действительного хода-борьбы, дабы показать оставшиеся за кулисами варианты, возможности, которые не были реализованы в данной партии, но могли реализоваться при ином стечении обстоятельств. Самим фактом своего существования («Нельзя играть 17…КЬ5 из-за 18. Л: g7+») эти возможности оказывают влияние на ход и исход партии. Борьба на войне, будучи примером системы более сложной, нежели борьба на шахматной доске, также требует от историка анализа вариантов — Отражений реальности. Поскольку наши знания о прошлом принципиально содержат в себе неопределенность, историческая Реальность не может быть определена объективно. (Пример: по немецким источникам в ходе Германо-Польской войны 1939 г. германские войска взяли Львов. По советским источникам Львов ими взят не был.) Поэтому имеет смысл не выделять Реальность, как таковую, и рассматривать ее как одно из Отражений, выделенное лишь числом наблюдателей, отождествляющих себя с ним. «За доской, — пишет гроссмейстер Давид Бронштейн в предисловии к своей книге «Международный турнир гроссмейстеров», — сидит живой человек со своими сегодняшними мыслями и переживаниями, иной раз далекими от шахмат. Выбирая план игры или даже очередной ход, он невольно сообразуется со своим положением в турнире, вспоминает результат вчерашней партии, смотрит на доски других участников. Партия — не анализ: все нужно рассчитать в уме, фигуры двигать нельзя, в справочник не посмотришь, посоветоваться не с кем… Гроссмейстер задумался, бросил последний взгляд на часы — пора решаться, рискну! Он переставил коня на е5. Легко, конечно, год спустя, познакомившись со всеми анализами, просидев не один день над позицией, авторитетно сообщить читателю: «Ошибка. Следовало предпочесть осторожное е1…»». (Д.Бронштейн. Международный турнир гроссмейстеров. — М., 1983.)