Я бы не стал. Была охота. Он ко мне тоже лез, чтоб я палату убрал.
Раньше он меня всегда заставлял,— вздохнул Леша.
А теперь?
Теперь Володя защищает...
Пошли,— твердо сказал Сыроежкин,— Почему ты за него задание делать должен?
Тебе ничего, а мне «персики».—Лешка колебался, но Сыроежкин тянул его к двери:
Пошли! Хочешь, на воротах стоять научу?
А если он драться полезет?
Пусть попробует. Нас двое, а он — один.
Делать карту Леше совсем не хотелось, но и на бунт решиться было нелегко. Себя он в расчет не принимал, а Сыроежкин, казалось, был слабее Женьки.
...До самого ужина они гоняли во дворе мяч. Сыроежкин бил пенальти и учил Лешу падать за мячом. Лешка бросался как лев. В правый и даже в левый угол, о чем раньше он не мог и помышлять. Но сегодня падать было совсем не больно и земля казалась мягкой, как матрац. Никогда еще Лешке не дышалось так легко.
Когда они вернулись в палату, Снетков придирчиво осматривал карту. Грозно взглянув на Лешу, он спросил:
Здесь все правильно?
Кажется, все,— побледнев, пробормотал Лешка.
Ты что, свою отдаешь? — возмутился Сыроежкин.
А тебе что? — отрезал Снетков.— Не твое дело — и не лезь.
Нет, мое.
«Персиков» захотел? — удивился Женька.
Захотел,— не отступал Сыроежкин.
Может, тогда во двор выйдем? — Женька схватил Сыроежкина за рубашку, но тот оттолкнул Женьку в сторону:
Давай выйдем!
«Сейчас драка будет»,—с ужасом подумал Леша. Но драки не случилось. Женька повалился на кровать и, показывая пальцем на Сыроежкина, неестественно захохотал:
— С кем? С тобой?.. Тебя же в больницу увезут!
Ночью Леша спал плохо. Сперва одолевали страшные сны, потом показалось душно. Он хотел встать и открыть форточку, но услышал шепот. Женька стоял на корточках у постели Гусева и энергично размахивал руками.
Давай намажем! Чтобы не возникал! — говорил Женька. Саша отвернулся к стене и сквозь сон промычал:
А ну тебя, я спать хочу. Но Женька не унимался:
Давай! Ему положено. Только приехал, а уже права качает. Гусев не двигался. Раньше на такие дела он был охотник, и вдруг...
Женька махнул рукой и, вытащив из тумбочки тюбик, направился к постели Сыроежкина. Леша почувствовал, что дрожит. В душе вдруг смешалось все: облегчение (первый раз собирались мазать пастой не его, а кого-то другого), страх, стыд... Он понимал — нужно что-то предпринять, разбудить Сыроежкина, но не мог шевельнуть пальцем.
Вобла, ты не спишь? — спросил Снетков.— Вставай, Сыроежкина мазать будем.
Я не буду.
Женька схватил Лешку за руку, потянул с постели.
Отпусти, я не буду! Я все равно не буду!..— шептал Лешка, пытаясь высвободить руку.
Ах, ты шуметь! — разозлился Женька и повалил Лешу на кровать.
Леша рванулся, но Женька был сильнее и легко прижал его к подушке. Леша не плакал. До боли сжав зубы, он ждал, когда Женьке надоест его бить.
Наконец Женька устал.
— Доволен? — спросил он и, подобрав упавший на пол тюбик с пастой, поднес его к лицу Сыроежкина: — Смотри! Усы как у гусара будут!
Леша почувствовал, как гневно запрыгало в груди сердце. Уже не думая о том, чем может кончиться его бунт, он встал с постели, шагнул в темноту и вырвал у Снеткова пасту.