— Давай жми, — крикнул я, и Самсонову словно помогли мои слова. Он запрокинул голову к потолку и подтянулся третий раз.
— Ты чего? Чокнулся, что ли? — раздался рядом со мной голос здорового парня. — Его примут, тебя нет.
Но меня приняли, и Самсонова тоже.
— Я очень боялся, что меня не запишут, — сказал мне потом Самсонов. — У меня друзей нет и не было никогда. Потому что я слабый. Понимаешь, я всегда, всюду, был самым слабым. Я вот каждый год жду, что придет новичок в класс и будет он слабее меня. А он не приходит. Приходят все здоровые такие. И сразу все дружат с ними. А со слабыми кому дружить охота. Со мной Абульханов за руку не здоровается. Есть у нас в классе такой Абульханов. Как утром придет, так всем жмет руку, а про меня говорит: «Нельзя ему. Для здоровья вредно. Рука отвалиться может».
— Лучше бы тогда уж в бокс шел.
— Меня б туда не взяли, наверное. Я драться совсем не умею. Ведь я не так слабый, что поднять тяжести не могу, тяжести я поднимаю. А по лицу не могу ударить и вообще никак ударить не могу.
Как-то раз мама меня спросила: «Какой он, твой Самсонов?»
А я вдруг не мог вспомнить, какой он. Только когда в боевой стойке его представил, то вспомнил. Глаза. Он обычно, когда атаковать собирается, такими их огромными делает, что даже через маску заметно.
Я ему говорю:
— Сашка, что же ты в бою делать будешь? У тебя любой противник по глазам поймет, что ты атаковать собираешься.
А он:
— Не знаю, — говорит, — что делать буду. А вообще, когда настоящие мушкетеры в атаку идти собирались, то всегда предупреждали.
Сашка здорово со мной дружить хотел. А потом и мне его не хватать стало. Я и сам не знаю, когда это началось, а только вдруг стал замечать, что сижу иногда на уроке и о нем думаю. Или в перемену, все бегают вокруг, смеются, а мне чего-то и неинтересно с ними. «Был бы здесь, — думаю, — Самсонов, он бы о мушкетерах рассказал что-нибудь». Он о них кучу историй знал. И где их только вычитывал?
А дома его не оказалось. Я долго нажимал на кнопку звонка, но дверь никто не открыл. Тогда я втиснул кепку в деревянный почтовый ящик.
«Что же с ним могло случиться?» — думал я, когда ехал домой. Представил, как он ходит один по мокрым улицам, и мне стало совсем скверно.
А дома меня ждала записка: «Коля, я на тебя не сержусь. Только на фехтование я больше не приду. Но я не испугался, ты не думай. Я просто не мог тебя колоть».
— Когда он приходил? — крикнул я.
— Кто он? — удивилась мама. — Письмо в почтовом ящике лежало. Папа только что достал. Да ты разденься. Звонил твой тренер, и мы с папой поздравляем тебя с победой.
Он так и не пришел больше в этот зал. А я теперь всегда перед боем буду вспоминать его лицо. И буду провожать проигравшего противника.
А сейчас… Я снова стою на черной фехтовальной дорожке, протянутой через весь зал. Сейчас меня спросят: «К бою готов?» И я отвечу: «Готов!» И еще через секунду забуду все на свете, буду только атаковать и защищаться. Буду видеть только противника и свою рапиру, которая станет единой с моим телом, мыслями и даже восторженным криком «ола», вырывающимся из горла при атаке. Такое уж колдовство это фехтование, этот спорт.