-Победил... как тебя там? - остроносый мужчина средних лет с залысинами и козлиной бородкой подскочил к сцепившимся в единый комок паренькам.
-Мина. А его - Ухан.
-Неплохое имечко. Так вот Мина победил Ухана. Пойди вон теперь в угол. Нос промокни.
-А этот тоже неплох. Вон сопатку как тому покорябил, - послышалось сбоку и черноволосый, отпущенный Миной, тоже улыбнулся, втайне гордый собой.
-И что? И энто бой? Погодьте, братия. Они что, и с сосунами вот так вот будут? - рык Могуна перекрыл все остальные.
-Правильно. Без креста - не в счёт. Расходись заново, - послышались голоса.
На этот раз упрашивать подростков не пришлось. Оба почувствовали адреналин схватки и готовы были сразиться друг с другом даже не за матрац, а просто так, за звание сильнейшего, за достойное место в глазах аборигенов полуподвала. Противники разошлись локтя на четыре и сосредоточились. Кресты вспыхнули почти одновременно. И тут же погасли. Оба.
-Ничья. Значится - на полу поспите, - загоготал Могун и сплюнул под ноги незадачливым бойцам.
***
Позднее, когда обсуждение схватки пошло на убыль, к Ухану и Мине, сидевшим на корточках возле двери, подошёл хрупкий белявый паренёк с бледными щеками, с виду их ровесник и пристроился рядом.
-Зря вы так. Ладно, пойдёмте до нас. Меня Охлябой кличут. Покантуетесь ночь в ногах. А то ведь, задубев, и сосунов не увидаете.
-Благодарствуем, - ответил Мина и поднял взгляд на подошедшего, - А ты, ты сам, давно тут?
-Три седмицы. Нас раньше выпустили. Надо ж им было доукомплектовывать. В святых ротах гибнут часто.
-А сам? Сам-то вот так дрался? - осведомился Ухан. Он ещё не мог отойти после схватки и всё думал, что же он сделал не так, отчего таки погас его крест, словно и не был никогда начитан.
-А зачем? - улыбка паренька была обезоруживающей, - "Возлюби ближнего своего". Мы-то место на матраце просто поделили. На двоих.
Крест Охлябы сиял яркой звездой, разгоняя сумрак полуподвала локтя на три вокруг подростков.
-Скворцы прилетели! Скворцы! - полуподвал гудел, словно растревоженный улей.
-Здравствуйте всем! - вертлявый белоголовый подросток с растерянным взглядом показался в дверях.
-Чё встал, проходь, - парнишку толкнули в спину и ещё четыре человека просочились в полумрак длинной комнаты.
Матрацы, сваленные на полу, тусклый вечерний свет, проникающий сквозь пыльные, кое-где разбитые стёкла на окнах под низким потолком, влажные стены, покрытые тёмно-зелёной краской. Пахло сыростью и давно не мытыми телами.
-Эй, ну-тка подьте сюда, а? - послышалось справа. Говорил худой щетинистый парень в потёртой рясе с нервно бьющейся жилкой на правой кисти, сидящий, нахохлившись, на несвежем матраце возле стены - Волонтёры, а? Волонтёры?
Вдруг он откинулся назад и залился хрипловатым смехом.
-Ну, дык, есстно, - вставил один из вошедших, высокий сутуловатый юноша с багровым носом и бровями домиком, - Оно же, как же иначе-то?
-Мужик? - щетинистый прекратил хохотать и вытащил ноги из-под себя. Стали видны его помятые сапоги с дырами на щиколотках, забывшие, когда их чистили в последний раз.
-Ну, дык, есстно, - опять проговорил сутулый, словно никаких других слов и не знал вовсе.
Лицо щетинистого растянулось в недоброй ухмылке:
-Вжик-вжик - и не мужик.
И он вновь зашёлся истеричным смехом. Вошедшие всё ещё не трогались с места, не зная, куда податься и что делать дальше. Наконец щетинистый успокоился. Он ещё раз посмотрел на стоящих возле заржавелой двери, покрытой мелкими капельками влаги. Взгляд его зацепился за русого здоровяка со щербатым щекастым лицом, который переминался с ноги на ногу позади товарищей.
-Эй ты! Да не ты, а ты, ну, чего косишь, сапоги сымай.
-Зачем?
-За надом. Да не дрейфь, паря. Мои возьмешь.
-Это... да как же...
-Не гневи всевышнего, не гневи. Едино так оно упокойник ты, мобуто. А упокойничку-то зачем сапоги? Зачем? Сымай, сымай. Как именуешься-то, родный?
-Чвир.
Щербатый принялся поспешно стягивать свои ещё новые сапоги, блестящие даже при тусклом освещении подвала. Затем он, в последний раз заботливо оглядев своё бывшее имущество, поставил их перед парнем. Тот в ответ небрежно швырнул ему свои, стоптанные, с дырами на щиколотках. На левом сапоге отсутствовал каблук. Тот, которого звали Чвир, посмотрел на всё это хозяйство и принялся, цокая языком, засовывать в полученную обувь свои ноги, аккуратно обёрнутые ещё достаточно чистыми портянками.