Все так, как она хотела. Лишь бы ей стало лучше без него.
Ей наверняка стало. Она двигалась дальше. Нашла себе какого-то Вершинского, открыла танцевальную школу, а он… Он погряз в болоте сожалений и упущенных возможностей.
– Нельзя бороться за то, чего уже нет, – сказал Кеша.
– То, чего нет, отрезают без сожалений, а не тоскуют семь лет, – отбил подачу дядя.– Или скажешь, это фантомные боли тебя выдернули из Израиля, чтобы налаживать бизнес на родине?
– Какие боли? Патриотизм.
– Не смеши мои седины, – фыркнул Лев. – Давно сказочником заделался? Или думаешь, я тебя не вижу насквозь?
Дубравин лишь головой покачал.
– Иногда я просто ненавижу твою способность так меня понимать.
Матвея нужно было социализировать. Аутизм не поддается лечению, но с ним вполне можно научиться жить. И в Израиле оказались лучшие условия, специалисты, чтобы помочь его сыну это сделать.
Дубравины улетели. Очень пригодился домик дяди Льва в Хайфе, в престижном районе недалеко от моря.
Но Кешу постоянно тянуло сюда. И под предлогом расширения бизнеса он все же вернулся полгода назад, въехал в дом, который давно построил, отдал Матвея в специализированную школу.
– Поживешь с мое, прорастешь в своих детей и не так еще научишься, – махнул рукой дядя.
– Детей?
– Не думаю, что вы остановитесь на Руслане. Я хочу еще внуков.
– Ты в кофе коньяка плеснул? – нахмурился Дубравин. – Вася меня и на шаг не подпускает к себе и дочке, думаешь, у меня есть шанс на что-то большее?
Он не хотел знать ответ на этот вопрос и одновременно хотел. Это было чистой воды издевательством над собой.
– Нет ничего страшнее, чем безразличие, запомни, – сказал Лев. – А ненависть очень легко перепутать с любовью.
– Ты просто не знаешь Васю.
– Дорогой мой, ты недооцениваешь собственного дядю, – хмыкнул он. – Я знаю не только Васеньку, но и тебя как облупленного. Этого мне достаточно, чтобы утверждать, что вы оба клинические идиоты, которые потеряли уйму времени порознь.
– Она никогда меня не примет обратно. Вася сожгла мосты.
– И вместо того чтобы строить новый, ты решил облить бензином остатки предыдущего, – протянул Лев.
– Вася скрыла от меня Руслану! – опять закипел Дубравин. – Семь лет я не знал, что у меня растет дочь. Я тоже мечтал о ребенке. Я тоже переживал, когда у нас раз за разом не получалось. А она взяла и просто вычеркнула меня из жизни дочери, как ненужный ломоть отрезала. Кто так делает?!
Это ударило его сильнее всего.
Он сам запретил себе узнавать что-либо о бывшей. Просто понимал, что если начнет копать, то не удержится и опять вмешается в ее жизнь, опять встанет на пути ее счастья, словно кость поперек горла.
Васе без него было лучше. Она сама просила свободы. Она сама задыхалась от его любви, которую он собственноручно макнул в грязь. Она кинулась в новые отношения – назло ему – как в омут с головой. Поэтому Дубравин отступил.
Отказался. Улетел. Но не забыл.
А тут случайность все решила за него. Счастливая случайность.
И благодаря ей Дубравин узнал о существовании дочери раньше, чем та достигла собственного совершеннолетия.
– Женщина, которой сделали очень больно, – ответил его дядя. – Но сейчас вам нужно наладить отношения. Не ради себя, ради дочери.
Кеша сжал кулаки.
Те совместные годы, которые Вася сознательно украла у него и Русланы, разъедали душу мужчины, точно кислота. Ни одно слово не могло его так ударить, как осознание, сколько всего он уже пропустил.
То, как менялась Василиса во время беременности... Развитие дочери в лоне матери… Первое УЗИ, первые толчки, роды, первый вздох, крик, улыбка, первое слово, первый шаг, первые победы и разочарования…
Он. Все. Пропустил.
И ведь от собственной вины все равно убежать не получалось. Была она там. Была.
Но…
– Будь хитрее, Кеша, найди подход к своей любимой женщине, – посоветовал Лев перед тем, как оставить Дубравина-младшего наедине с мыслями. – Тогда и за дочь не придется воевать.
Мужчина потер виски.
«В гробу я видела твою руку и сердце, понял?» – так и звучали в его ушах Васины слова.
Понятное дело, он ее обидел. Сильно.
Предал.
Из-за собственной глупости, доверия не к тем людям и страха потерять любимую женщину.
Чего боялся, как говорится, того и хлебнул в полной мере. Поплатился за свое. Сполна.
Семь лет без Васи! Семь долгих лет без любимой женщины, без семьи, в какой-то круговерти безвкусной жизни. Настоящий ад, который существует прямо здесь, а не в метафорических котлах с надзирателями-чертями.
Разве он мало уже отдал на алтарь искупления?
А она ему – «в гробу». Словно действительно ненавидела лютой ненавистью, словно смерти желала…
И в то же время так отчаянно сладко отзывалась на поцелуи, будто поила самой жизнью, возвращала к ней вкус. И тут же больно жалила, впрыскивая яд под кожу.
Необъяснимая, двойственная Вася.
Та, которую он так и не смог забыть.
Та, которая родила ему дочь. И скрыла ее.
Та, которую хотелось целовать до исступления, и та, от которой стоило бежать. Его погибель. Его спасение.
Его женщина.
Ни годы этого не изменили, ни расстояния, ни другие женщины не вытравили… Стоило только встретиться, как все понеслось по новой, словно и не было между ними разлуки. Пламя лишь сильнее разгоралось.
Но теперь вместе с любовью Дубравин чувствовал и огромную злость.
Своим молчанием о дочери Вася нанесла ему точный удар. Раненый зверь намного опаснее. Он себя именно таковым и чувствовал.
Внутри поднималась страшная волна чего-то темного, которая грозилась смести все на своем пути, уничтожить, не оставить даже следа.
Дубравин мог доказать отцовство. Одна женщина уже обвела его вокруг пальца, только Инга навесила на него чужого ребенка, а Вася скрывала его собственного.
В этот раз он готов был костьми лечь, но добиться своего.
Потом протащить Василису через суд, через сотню судов, если понадобится, даже забрать Руслану, но…
– Стоп, – сказал он вслух самому себе. – Это путь в никуда.
Не мог он так поступить с любимой женщиной. Не мог причинить ей еще большее зло, чем уже сделал. Как бы ни варился в бессильной ярости.
Василиса и Руслана – неделимы. Дубравин не только это понимал, он и хотел вернуть себе семью. Не только дочь, но и ее мать. Навсегда.
– Как там дядя Лева говорил? Брать хитростью?
Что ж, однажды он эту крепость под названием «Василиса» уже взял штурмом. Так что мешает ему повторить подвиг?
Чувства к Васе никуда не делись. Дубравин до сих пор считал ее своей женой, единственной женщиной, которую любил, любит и продолжит любить. Это осталось неизменным.
Теперь осталось доказать это ей. И вернуть свою жизнь в нужное русло. К женщине, которой обещал «и в горе, и в радости»…
«Так выходи за меня», – продолжали звучать слова бывшего мужа у меня в голове.
Я несколько часов отрабатывала сложные танцевальные связки, вымотала себя до предела – десятый пот уже сошел, а заезженная пластинка в мыслях продолжала крутиться.
«Выходи за меня…»
Вот так просто Дубравин выбил почву из-под моих ног и перевернул устоявшийся мир.
«Выходи», – одно предложение, и моя Земля готова была сойти с орбиты.
– Ты с ума сошел?! – выдохнула я на эту дикость. – Мы в разводе!
– Вот и предлагаю это исправить.
– Семь лет прошло, Дубравин. Нечего исправлять.
– Когда нечего, так страстно не отзываются на поцелуи, – сказал он, глядя на мои губы. – Или ты со всеми такая? Не только язык стал острее, но и в других областях опыта поднабралась? Жених знает?
В тот момент меня захлестнула такая сильная волна ярости, что я опомнилась лишь тогда, когда залепила бывшему хлесткую пощечину.
– В прошлый раз, помнится, на мое предложение руки и сердца экспрессия была направлена в кардинально другое русло, – потер щеку Дубравин.
Мы тогда даже до квартиры не добрались, страсть обрушилась как цунами, застав нас под летним звездным небом посреди пустынного шоссе. Вокруг было какое-то поле, тишь да благодать. И наше счастье, разделенное на двоих.