До Смольного ехали молча. Ленин то и дело поглядывал на руку Платтена, на красное пятно, проступающее на платке, и все больше и больше хмурился. Платтен и Мария Ильинична смотрели в окна, на затянутые питерским туманом улицы. Они знали, кому были предназначены пули. Они поняли, что пуля скользнула по руке Платтена в тот самый момент, когда он пригнул голову Ильича. Значит…
…Дзержинский встал и заходил по комнате. Он до мельчайших подробностей видел перед собой всю эту картину, хотя и приехал на место через полчаса после покушения. На улице еще толпился народ, рабочие и солдаты, только что слушавшие в Михайловском манеже страстное выступление Ильича, запрудили улицу. Они требовали немедленно найти стрелявших. Немедленно!
И вот прошло уже три недели. И каждый день сюда, на Гороховую улицу, в помещение бывшего градоначальства, где сейчас находилась Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем, приходили рабочие или солдаты. Приходили группами и в одиночку, а то и целые делегации. Они хотели знать, пойманы ли те, кто стрелял в Ильича. Они требовали. И они были правы.
Три недели — слишком большой срок, преступники давно могли покинуть город. И они, наверное, сделали это. Но важно было не только, кто стрелял, — важнее, кто направлял руку преступников.
Созданная 7 декабря 1917 года Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией должна была узнать это. Рабочие вправе требовать, чтоб узнали они как можно скорее, кто стрелял в их вождя. Рабочим не было никакого дела, что в ВЧК всего 23 сотрудника, включая вахтеров, что вся канцелярия помещается в портфеле ее председателя Дзержинского, что касса — 1000 рублей — находится в столе заместителя председателя Якова Петерса…
Феликс Эдмундович подошел к окну. Было еще рано, но синие петроградские сумерки уже давно вступили в свои права. Рядом, на Невском, проносятся санки, идут люди. Кто эти люди — враги, друзья, перепуганные революцией обыватели?
Как разгадать врага, как узнать его среди сотен тысяч людей?
Дзержинский усмехнулся, вспомнив недавний разговор с одним товарищем. Старый подпольщик, много лет проведший в тюрьмах и на каторге, десятки раз отважно смотревший в глаза смерти, испугался, когда ему предложили пойти работать в ВЧК.
— У меня же нет никакого опыта!
— Я тоже не кончал никаких курсов чекистов, — ответил Дзержинский.
Он мог бы добавить, что Свердлов нигде не учился быть председателем ВЦИК, Ленин не кончал школы, где готовят председателей Совета Народных Комиссаров. Да и сами народные комиссары прошли лишь один университет — работу в партии. Такими были и первые чекисты — первые помощники Феликса Эдмундовича, за плечами которых — годы подпольной работы, годы тюрем, каторги, ссылки. У них нет опыта работы в ВЧК. Но у них есть то, что на первых шагах поможет заменить этот опыт.
Дзержинский отошел от окна и снова углубился в бумаги. С каждым днем их становилось все больше и больше — непрерывным потоком шли письма. Каждое нужно прочитать, на каждое ответить. Ведь за каждым письмом — люди, живые люди.
В углу стола грудой лежали протоколы допросов — вредители, саботажники, явные и скрытые враги Советской власти. Надо решить, кого выпустить, кого передать на поруки, кого — в трибунал.
Дзержинский работал, но мысль о покушении на Ильича не давала покоя. Десятки людей прошли перед ним за эти дни. Яростные, злобные враги — они не скрывали своей ненависти к Советской власти и ее вождям. Но стреляли не они.
Кто стрелял и кто направлял руку стрелявшего?
С первых же дней существования Советской власти иностранные посольства стали оказывать самую активную поддержку врагам революции. Уже 9 декабря 1917 года «Известия ВЦИК» напечатали статью, разоблачавшую связь американского посла Фрэнсиса с контрреволюцией.
Французские, английские, американские дипломаты не гнушались ничем. Они поддерживали царских генералов Каледина и Дутова, собиравших на Дону армию для борьбы с Советской властью, поддерживали заговорщиков в Петрограде, снабжали всех, кто готов был идти против Советов, деньгами и оружием.
18 декабря ВЧК получила сведения о том, что на 5 января 1918 года намечено контрреволюционное выступление в Петрограде. Заговорщики надеялись провести вооруженную демонстрацию и были уверены, что к ним присоединятся воинские части. Демонстрация, по замыслу контрреволюции, должна была перейти в вооруженное восстание.
Конечно, демонстрация не состоялась — ни воинские части, ни население города не присоединились к жалкой кучке заговорщиков. Но враг не терял надежды — он еще не раз и не два будет пытаться свергнуть Советскую власть, будет стрелять из-за угла в вождей революции…
Дзержинский посмотрел на часы и резко встал. Привычным движением поправив солдатский пояс, туго стягивающий гимнастерку, он надел длинную шинель и вышел из комнаты. В коридоре было пусто — все сотрудники на заданиях. Только в нескольких комнатах работали члены коллегии ВЧК.
Феликс Эдмундович слегка толкнул одну дверь и вошел в комнату. Яков Христофорович Петерс — крепкий, широкоплечий, с волевым упрямым подбородком и густой копной вьющихся волос, быстро встал навстречу Дзержинскому.
— Сведений с Невского нет?
Петерс пожал плечами.
— Меня это начинает беспокоить.
Дзержинский еще раз взглянул на часы.
— Когда закрываются кафе и рестораны?
— Я давно в них не бывал, Феликс Эдмундович, все как-то некогда, — улыбнулся Петерс.
Он еще хотел что-то сказать, но не успел: быстро вошел запыхавшийся сотрудник.
— Они уходят! — с порога крикнул он. — Что делать?
— Почему же вы не выполнили приказа? Ведь вас же специально для этого направили…
Сотрудник виновато посмотрел на Петерса, лотом на молчавшего Дзержинского.
— Так ведь… — сотрудник развел руками, — тут получилось совсем не так, как мы думали. Я сидел совсем близко, все слышал. Они ждали своего главаря. А он не явился. Они ждали его до последней минуты. Сейчас кафе закрывается. И вот они решили пойти к нему домой. Я так думаю — брать их нельзя… Но… — Он опять развел руками и посмотрел на Дзержинского.
Феликс Эдмундович внимательно рассматривал сотрудника. Ему было лет девятнадцать-двадцать, на щеках пылал девичий румянец, над верхней губой чернел еще не тронутый бритвой пушок.
— Вы правильно сделали, что не задержали офицеров, — сказал Дзержинский, — и хорошо, что приняли решение самостоятельно. Но плохо, что теперь растерялись. Не машите руками и четко отвечайте на вопросы. Вы знаете, куда пошли офицеры?
— На квартиру к своему главарю, на Мойку.
— Наши пошли тоже?
— Да, двое, — вытянувшись, отчеканил сотрудник.
— Хорошо, — улыбнулся Дзержинский, — только я же просил — спокойнее. А вы то путаетесь в словах и машете руками, то тянетесь, как на параде. Если вы будете так нервничать — из вас не получится хорошего чекиста.
— А если не буду — получится? — совсем по-детски спросил сотрудник и залился краской.
— По-моему, получится, — серьезно сказал Дзержинский, направляясь к двери. — Пойдемте посмотрим, что делается на Мойке.
В распоряжении ВЧК были два извозчика. Один из них дежурил неподалеку от входа, но Феликс Эдмундович решил идти пешком: до Мойки было близко, да к тому же извозчик мог привлечь внимание.
Вот уже несколько раз в ЧК поступали сведения о том, что в кафе на Невском собираются офицеры… Последний сотрудник подтвердил это и сообщил, что офицеры ведут между собой странные разговоры, упоминая иногда шепотом генерала Каледина. Дзержинский сразу понял, что офицеры собираются бежать на Дон к Каледину, туда тянутся контрреволюционеры, там формируется армия для борьбы с Советской властью. Чекистам уже не раз приходилось сталкиваться с такими офицерами. И сегодня, 22 января, сотрудники ЧК получили задание арестовать белогвардейцев. Но…
— Вы правильно поступили, — тихо сказал Дзержинский.
— А я боялся, — признался сотрудник, — все-таки приказ…