Они шли по пустынной Гороховой — Дзержинский чуть-чуть впереди, подняв воротник шинели и засунув руки глубоко в карманы, сотрудник — отстав на полшага.
— Боялись? — Феликс Эдмундович приостановился и внимательно посмотрел на сотрудника. — Запомните, товарищ Барашкин, — он заметил, как сотрудник с трудом сдержал радостную улыбку, услыхав, что Дзержинский назвал его по фамилии, — запомните; вы должны не только выполнять приказы. Вы должны ориентироваться на месте, действовать по обстановке. За выполнение приказа вы отвечаете. Но если он будет выполнен формально, слепо — вы тоже несете ответственность.
Они свернули на Мойку и пошли медленнее.
Неожиданно перед ними появился человек в короткой куртке, перетянутой широким ремнем. Дзержинский узнал сотрудника ЧК Бабушкина.
— Они вошли в дом, — тихо сказал он.
— Сколько их?
— Двадцать три.
— Смотрите внимательно, сколько пойдет обратно, — предупредил Дзержинский.
— Будем брать? — спросил Бабушкин. — Красногвардейцы за углом.
Дзержинский не успел ответить: из подъезда дома показались люди. Даже в темноте была видна их выправка, и, несмотря на штатскую одежду, никто бы не усомнился, что это — кадровые офицеры, Дойдя до угла Невского, офицеры стали прощаться. «Но почему их двадцать два? Может быть, обсчитался?» — подумал Дзержинский.
— Мне показалось, что их было двадцать два, — сказал он тихо.
— Двадцать два, — кивнул Бабушкин, — я считал.
— И я считал, — подтвердил Барашкин, — двадцать два.
— А я думал, что их будет двадцать четыре, — задумчиво сказал Дзержинский, — думал, прихватят и главаря…
Он подошел к парапету и посмотрел на замерзшую Мойку. Сзади послышались легкие шаги — из дома вышел невысокий человек и заспешил в сторону Невского, видимо надеясь догнать остальных.
— А вот и двадцать третий, — будто самому себе сказал Дзержинский.
Решение созрело немедленно. Он шагнул навстречу офицеру и не увидел, а скорее почувствовал, как рядом очутились чекисты.
— Тихо! — приказал Дзержинский. — Номер квартиры и фамилию!
Растерявшийся офицер быстро назвал номер квартиры и фамилию, где только что были офицеры.
Дзержинский поднялся по лестнице и сильно постучал.
— Ну, чего еще забыли? — раздался за дверью грубый голос.
Звякнула щеколда, и на пороге распахнувшейся двери появился человек в офицерском кителе со споротыми погонами. Одно лишь мгновение смотрел он на незнакомых людей — и с силой рванул дверь на себя. Но было уже поздно.
— Капитан Орел? — спросил незнакомец в длинной шинели. — Я — Дзержинский.
Ровно в полдень следующего дня на Николаевской улице недалеко от угла Невского проспекта остановился грузовик с красногвардейцами. Они бесшумно окружили кафе, а Петерс и еще два чекиста вошли внутрь. Кафе было почти пусто, лишь за несколькими столиками, стоящими близко Друг от друга, сидели вчерашние офицеры. Но сегодня их было не двадцать два, а больше. Офицеры о чем-то живо говорили и обратили внимание на чекистов, лишь когда они подошли совсем близко.
— В чем дело? — рявкнул седоусый краснолицый человек в белой крахмальной рубашке, Твердый воротничок врезался ему в шею и, казалось, душит его. Он поднял на чекистов красные слезящиеся глаза и резко встал. — В чем дело, я спрашиваю?!
Петерс подошел почти вплотную к столику и властно сказал:
— Оружие на стол, немедленно!
Офицеры повскакали с мест, загремели поваленные стулья, зазвенела посуда. Кто-то бросился к окнам, кто-то — к двери на кухню. Но в кафе уже входили красногвардейцы, и солнце, падавшее сквозь морозные стекла, поблескивало на их штыках.
На первый взгляд это было довольно рядовое дело, рядовое даже для еще совсем недавно созданной ВЧК. На допросах офицеры рассказывали, что готовились перебежать к Каледину, что накануне собрались в кафе обсудить план перехода, но Орел почему-то не пришел. Отправились к нему домой. Он дал список еще 16 офицеров, собирающихся к Каледину, и назначил общий сбор в полдень 23 января в кафе на углу Невского и Николаевской. Все так и было.
Дзержинский сам допрашивал офицеров, просматривал протоколы допросов, если их вели другие сотрудники. Да, обычный офицерский заговор. И все-таки что-то подсказывало Дзержинскому: этот заговор не совсем обычный.
Снова один за другим проходили перед ним офицеры — поручики и штабс-капитаны, капитаны и полковники. Все они признались, что хотели бежать на Дон, многие говорили, что обещал устроить им переход капитан Орел. Орел сначала отрицал все, но потом почему-то быстро сознался. И это тоже насторожило Дзержинского.
Сразу же после ареста Орла сотрудники ВЧК обыскали его квартиру. Ничего интересного не нашли. Ничего не дала и засада — к Орлу никто больше не являлся, и засаду сняли.
И все-таки Дзержинский решил еще раз побывать на квартире арестованного. Он вошел в комнату и огляделся: стол, шкаф, постель — все сотрудники ЧК, конечно, уже проверили… Дзержинский сел за письменный стол. Кресло было неудобное — видимо, хозяин не часто сиживал за письменным столом. Да и на чернильном приборе толстым слоем лежала пыль. Вот только пресс-папье как будто пользовались недавно. Дзержинский взял в руки пресс-папье. Несколько капелек чернил отпечаталось на розовой промокательной бумаге. Феликс Эдмундович повернул круглую ручку-винт и разобрал пресс-папье. Под мраморной крышкой лежали узенькие листки папиросной бумаги — списки офицеров, отправленных к Каледину. Но один листок был чуть больше. Это оказалось письмо. Кто-то сообщал капитану, что генерал недоволен им: он приказал не стрелять в Ленина, а доставить его живым…
В тот же вечер Дзержинский вызвал Орла.
— Расскажите о покушении на Ленина, — звенящим от гнева голосом сказал Дзержинский.
Орел понял: запираться бессмысленно, и рассказал все. Рассказал, как получил задание напасть на Ленина во время митинга в Михайловском манеже и с помощью своих сообщников доставить на Дон, к Каледину, в качестве заложника. За это офицеры должны были получить 500 тысяч рублей. 1 января Орел с группой офицеров прибыл в манеж. Но, увидев, как плотно окружили Ильича рабочие и солдаты, как дружно провожали его к машине, офицеры поняли, что план срывается. Вот тогда-то они открыли стрельбу по машине…
Допрос кончился поздно ночью. Оставшись один, Дзержинский погасил свет и открыл форточку. За окном крупными хлопьями падал снег. Длинной белой лентой уходила вдаль Гороховая.
Постояв у окна, Феликс Эдмундович вышел в коридор и чуть приоткрыл дверь комнаты, где сидел Петерс. Но вместо Петерса он увидел Барашкина и вспомнил, что Семену поручили первое следственное дело. Немолодой, хорошо одетый человек с аккуратно постриженными усиками сидел против Барашкина и, чуть-чуть покачивая ногой, нагло улыбался. Это был матерый спекулянт, арестованный за незаконную перепродажу сотен пудов хлеба.
— Я слышал, что у Дзержинского опытные помощники, и приятно удивлен, встретившись с таким милым молодым человеком, — услышал Феликс Эдмундович и увидел, как Барашкин покраснел.
— Начнем, — коротко сказал он.
— Гражданин следователь, — спекулянт снова улыбнулся, — прежде чем отвечать или не отвечать на ваши вопросы, позвольте мне задать один.
Дзержинский, собравшийся было войти, остановился у порога.
— Скажите, — продолжал спекулянт, — неужели вы, ежедневно конфискующие огромные ценности, большие запасы продуктов, не можете обеспечить себя? Это же смешно! Я знаю, вы получаете такой же паек, как любой беспартийный рабочий. А ведь вы, большевики, взяли власть и собираетесь удержать ее!
— Вот именно потому мы смогли взять власть и удержим ее, мы, большевики и беспартийные рабочие, — тихо ответил Барашкин. — Ясно? А теперь приступим к делу.
Дзержинский осторожно прикрыл дверь и вошел к себе в кабинет. Он снял телефонную трубку, назвал номер и услышал голос Барашкина.
— Знаете, Семен, я сейчас подумал и окончательно понял, что вы будете хорошим чекистом, — сказал Феликс Эдмундович, и ему показалось, что он видит, как покраснел Барашкин.