— Отойдите от меня! Я ненормальный! — и, выхватив из-за голенища нож, двинулся вперед.
В ту же секунду навстречу ему бросился светловолосый молодой человек. Через мгновение оглушенный уголовник уже лежал на земле, крепко прижатый несколькими парами рук. Нож валялся в стороне.
С трудом повернув голосу, Колька увидел начальника тюрьмы, надзирателей и солдат.
— Караул! — завопил Колька. — Бунтовщики уголовных бьют!
— Прошу немедленно разойтись! — еще издали крикнул Лятоскевич.
Кольку отпустили, и он с трудом поднялся на ноги.
— Как ты, мерзавец, посмел выйти из камеры? — обрушился на него начальник тюрьмы. — Кто выпустил?! — повернулся он к надзирателям. — Под суд пойдете! А вы, мерзавцы, — снова крикнул он уголовникам, — в карцер! Немедленно! Господа! — теперь Лятоскевич обратился, наконец, к ссыльным. — Произошла досадная ошибка, прошу разойтись по камерам. — Он даже попытался улыбнуться, но не мог скрыть злости и досады.
— Это не ошибка! — светловолосый молодой человек решительно выступил вперед. — Это заранее продуманный акт. Мы требуем немедленно сообщить, куда мы назначены на поселение, — раз, изолировать нас от уголовных — два, немедленно отправить на места поселения, а не держать в тюрьме — три!
Лицо Лятоскевича стало каменным.
— Вы забываетесь, господин Дзержинский! — резко бросил он и, повернувшись, зашагал прочь.
А вечером надзиратель объявил, что «льготы», которыми в отличие от заключенных пользовались ссыльные, отменяются. Отныне они не смогут свободно ходить друг к другу в камеры, не смогут весь день проводить во дворе, не смогут переписываться и общаться друг с другом. Так распорядился начальник тюрьмы.
Утром действительно камеры оказались закрытыми. Но днем ссыльных вывели на часовую прогулку во двор. Времени было очень мало, однако Дзержинский успел все-таки поговорить с товарищами, и ссыльные потребовали начальника тюрьмы. Лятоскевич явился немедленно — он, видимо, ждал этого.
— Льготы ваши, господа, отменены и, пока вы здесь, восстановлены не будут. — Он презрительно оглядел стоящих перед ним заключенных. — Можете жаловаться, господа.
— Нет, мы не будем жаловаться, — спокойно ответил Дзержинский.
— Отчего же! — насмешливо поднял бровь Лятоскевич. — Этого права я у вас не отнимаю.
— Мы найдем другой способ защитить свои права, — тоже насмешливо ответил Дзержинский.
Ночью план был продуман во всех деталях. На другой день во время прогулки заключенные незаметно окружили находившихся во дворе надзирателей и солдат и по команде Дзержинского обезоружили их. Сделано это было с такой быстротой, что никто из охраны даже не успел дать предупредительного выстрела. Один из товарищей предложил немедленно бежать, но Дзержинский категорически запротестовал; бежать без подготовки — это значило либо быть немедленно пойманными, либо погибнуть в тайге. Дзержинский предложил не бежать из тюрьмы, а наоборот, остаться в ней, как в крепости, а солдат и надзирателей выкинуть за ворота.
Так и сделали.
События в Александровском централе настолько напугали иркутского генерал-губернатора, что он немедленно послал телеграмму в Петербург министру внутренних дел, а на место происшествия направил воинские части. Туда же срочно выехал вице-губернатор.
Еще издали увидел вице-губернатор красное знамя с надписью «Свобода», вывешенное восставшилди над воротами тюрьмы.
— Пусть снимут флаг, — сказал он чиновнику для особых поручений, которому приказано было вести переговоры, — это первое наше условие, — подчеркнул вице-губернатор, — иначе мы вообще не будем разговаривать.
Чиновник направился к тюремным воротам, но очень скоро вернулся.
— Они отказываются снять флаг, — сказал он.
— То есть как отказываются? Как смеют они отказываться?!
Чиновник для особых поручений развел руками.
— Они объявили централ свободной республикой, — ответил он почему-то шепотом, — и требуют, чтоб все их условия были выполнены.
— Они требуют! Их условия! — взъярился вице-губернатор. — С кем вы разговаривали?!
— С Дзержинским.
— Кто он, этот Дзержинский, черт побери!
— Он у них там председатель республики, — ответил совсем растерявшийся чиновник.
— Пред-се-да-тель рес-пуб-ли-ки! — презрительно процедил вице-губернатор, растягивая слова, — да я этого председателя! Да я эту республику!.. — Но что собирался сделать вице-губернатор с республикой и ее председателем, он так и не сказал.
Конечно, проще всего приказать войскам захватить тюрьму. И хоть почерневшие от времени и дождей бревенчатые стены централа могут выдержать штурм целой дивизии, восставшие продержатся недолго. Можно просто начать стрельбу в конце концов… Но вице-губернатор знал, что правительство, боясь огласки, потребовало от иркутского генерал-губернатора уладить это дело мирным путем.
Однако ни Дзержинский, ни его товарищи не знали об этом и были уверены, что власти применят оружие. И централ готовился к обороне — были забаррикадированы ворота, расставлены часовые, вооруженные отобранными у солдат и стражников винтовками и револьверами.
Восставшие ждали, что военные действия начнутся с минуты на минуту. Но вместо солдат у тюремной стены вновь появился чиновник для особых поручений. В маленькую форточку в воротах он протянул телеграмму генерал-губернатора, в которой сообщалось, что он согласен частично удовлетворить требования восставших.
— Наш телеграф, к сожалению, испорчен, — усмехнулся Дзержинский, пробежав глазами телеграмму, — и мы лишены возможности лично ответить генералу. Так что, будьте любезны, потрудитесь передать ему: мы откроем ворота только тогда, когда все наши требования будут выполнены. Не часть, а все. Не забудьте, пожалуйста!
Уже второй день развевался над тюрьмой красный флаг с надписью «Свобода», второй день солдаты, окружившие тюрьму, смотрели на этот флаг, и второй день метался чиновник для особых поручений между вице-губернатором и тюремными воротами.
К исходу второго дня он сообщил, что, если восставшие не сдадутся, их уморят голодом и жаждой. Уже отдан приказ не подвозить в тюрьму воду и продовольствие.
Через несколько минут Дзержинский подошел к форточке.
— Нас здесь сорок восемь политических. И все сорок восемь умрут, но не сдадутся, пока все требования не будут выполнены!
Всю ночь вице-губернатор не сомкнул глаз, а утром послал срочный запрос в Иркутск. Ответ пришел только к вечеру, и, прочитав его, вице-губернатор не поверил глазам: генерал-губернатор предлагал немедленно принять все условия политических!
Вечером 8 мая ворота тюрьмы открылись, пропуская вице-губернатора и его свиту: власти сдались, согласились выполнить все требования политических ссыльных.
В конце мая Дзержинского вместе с другими заключенными и ссыльными отправили дальше на север. Ему предстояло пройти и проехать еще больше двух тысяч верст. Но Феликс Эдмундович не дошел до места поселения: 12 июня 1902 года он снова бежал из ссылки.
БЫТЬ СВЕТЛЫМ ЛУЧОМ ДЛЯ ДРУГИХ, САМОМУ ИЗЛУЧАТЬ СВЕТ — ВОТ ВЫСШЕЕ СЧАСТЬЕ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРОГО ОН ТОЛЬКО МОЖЕТ ДОСТИГНУТЬ. ТОГДА ЧЕЛОВЕК НЕ БОИТСЯ НИ СТРАДАНИЙ, НИ БОЛИ, НИ ГОРЯ, НИ НУЖДЫ. ТОГДА ЧЕЛОВЕК ПЕРЕСТАЕТ БОЯТЬСЯ СМЕРТИ, ХОТЯ ТОЛЬКО ТОГДА ОН НАУЧИТСЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ЛЮБИТЬ ЖИЗНЬ.
СИРЕНА
Вначале декабря 1905 года в Москве вспыхнула всеобщая политическая забастовка. В первые же два дня забастовало 150 тысяч человек. И это было только началом. Всюду проходили многолюдные митинги, массовые демонстрации. Напуганные небывалым размахом забастовки, власти начали стягивать в Москву войска из других городов. Московский пролетариат ответил на это баррикадами: больше тысячи баррикад появилось на улицах города. Всеобщая стачка переросла в вооруженное восстание.