– Эй, убийца женщин! Ты опять несешь чепуху? – крикнул ему заключенный из-за другого стола.
Отран остановился и увидел, что на него показывает пальцем цыган Моралес, налетчик из восточного пригорода Парижа.
– Тебя надуют, убийца женщин. Я тебе клянусь: тебя обведут вокруг пальца.
– Моралес, замолчи, или пойдешь в карцер! – рявкнул охранник.
Охранник встал рядом с одним из стеллажей и окинул взглядом зал; поняв, что он здесь один, незаметно вынул свисток из кармана своей рубашки.
– Не хочешь мне пососать, педик? – шепнул Моралес, подходя к Отрану. – Смотри, мой… уже стоит. Иди ко мне!
Отран повернул голову в одну сторону, потом в другую, чтобы вернуть гибкость позвонкам.
– Так пососешь ты мне, гомик, или нет? – повторил налетчик.
Отран поднял правую руку на уровень своих глаз, медленно подогнул большой палец под ладонь, а остальные четыре выставил вперед, как пики.
– Вот он, знак!
Он согнул средний палец и пошел навстречу Моралесу. Тот встал в боевую стойку:
– Знак чего, педик?
Еще шаг вперед.
– Иди сюда, я тебя трахну. Иди, иди!
Моралес не успел отреагировать: удар был молниеносный и невиданный по силе. Резкий удар сразу двух ладоней по двум участкам сонной артерии. Моралес рухнул на пол, его рот наполнился кровью. Отран схватил его за волосы и ударил лицом об острый угол стола.
– Я Первый Человек. Я забираю твою жизнь, – произнес он.
Его голос дрожал от волнения.
Потом он поднял залитую кровью голову Моралеса и ударил ее об угол еще раз, изо всех сил. Лобная кость раскололась с треском, похожим на треск сухого дерева. Заключенные в ужасе убежали в дальний конец читального зала.
Отран окунул обе ладони в кровь, которая растекалась по блестящим плиткам пола, и умыл этой кровью лицо.
Из его горла вырвались отрывистые птичьи крики, похожие на клекот орла.
10
Профессор Палестро не был счастливым человеком. Здоровым человеком он тоже не был, но главное внимание он обращал не на здоровье. Казалось, что он ждал смерти. Он удалился от дел и поселился недалеко от пещеры Бом-Бон, над городом Кенсоном в нижней части долины реки Вердон. Именно здесь летом 1970 года он впервые в своей жизни руководил раскопками. Продолжение исследований привело его в департамент Дордонь, в огромное святилище с памятниками первобытного искусства, характерными для Франко-кантабрийского региона [19], потом в Париж и, наконец, на его родину – в Прованс. Он исследовал и пещеру Ле-Гуэн; это была его последняя научная экспедиция – самая удачная, принесшая больше почета, чем любая другая, но и самая драматическая.
Полина Бертон свернула с департаментской дороги направо и поехала в обратную сторону, к городку Кенсон, колокольня которого сверкала на солнце посреди красных черепичных крыш. Позади этой ожившей рождественской декорации поднимались, как стены, две отвесных известняковых скалы; их разделял огромный разлом, темный и холодный.
Полина не была здесь уже около двух лет. Она была последней и любимой аспиранткой профессора Палестро и входила в число тех немногих людей, которые могли приезжать к нему, не договорившись о встрече заранее.
Старый профессор вставал рано и выходил из дома только для того, чтобы купить самое необходимое в городке или прогуляться по берегам Вердона. О нем говорили, что он наполовину сумасшедший и у него бывают галлюцинации. Полине так и не удалось определить, что в этих слухах правда, а что ложь. Она знала, что профессор большой оригинал, но это не вызывало у нее тревоги, совсем наоборот.
Жилище специалиста по доисторической эпохе раньше было фермой. Стены его дома были сложены из больших камней, серых и белых. Задняя стена прислонялась к каменистому склону, покрытому низкорослыми вечнозелеными кустами и пахучими многолетними травами. При доме была и земля – цепочка из нескольких холмов, тянувшихся от этого склона до соседнего серого утеса.
На ней медленно старели, как узники в тюрьме, несколько плодовых деревьев и одна виноградная лоза.
– Добрый день, Пьер! – крикнула Полина, хлопая дверью своего старого автомобиля двести пятой модели.
– Полина! Как ваши дела?
Палестро, должно быть, ходил в этих брюках месяц или два, а может быть, и дольше: они блестели на коленях. Обут он был в свои вечные высокие башмаки с кожаными шнурками. Над головой торчком стояла прядь волос, которую поднял ветер. Со времени их последней встречи профессор стал чуть больше сутулиться. Но орлиный взгляд, худое лицо с резкими чертами и отражавшиеся на этом лице мука и тревога были такими же, как раньше.
Полина поцеловала его в обе щеки и заметила, что от профессора пахнет вином сильнее, чем когда-либо раньше.
– Я привезла вам плохую новость. Хотела рассказать ее вам до того, как вы узнаете о ней из печати.
– А я уже давно не читаю ни газет, ни журналов, – ответил ученый и отвел взгляд в сторону поселка. – Что это за плохая новость?
– Реми Фортен умер. Несчастный случай при декомпрессии.
Палестро почесал голову. Новость, кажется, не причинила ему боли: он был мало знаком с Реми Фортеном.
– Бедняга! Погружаться под воду в этих пещерах всегда опасно. Будьте осторожны сами. Это место – скверная дыра, что бы о нем ни говорили.
Полина не знала, как изложить ему свои догадки по поводу несчастья с Фортеном. Ей было хорошо известно, что настроение профессора легко меняется. Он мог вдруг, без всякого предупреждения, замолчать и замкнуться в себе или даже прийти в ярость. Если так случится, ей останется лишь одно – уехать обратно. А она приехала сюда для того, чтобы поговорить с ним о человеке с оленьей головой.
– Вы еще получаете письма от коллег? – спросила она, чтобы перевести разговор на другую тему.
Палестро поднял руки; этот жест означал «мне это теперь не очень важно».
– В нашей науке уже мало новых находок. Их место заняли рассуждения и догадки, а я их остерегаюсь. Теперь имеет значение только ДНК. Наше место в конце концов займут химики!
Профессор нежно взглянул на Полину, и его нижняя губа задрожала, как бывает у старых людей, желающих скрыть свои чувства.
– Вы были моей лучшей студенткой!
Он сделал несколько шагов в сторону дома, потом остановился и добавил:
– За всю мою карьеру у меня были только два блестящих ученика, вернее, ученицы – вы и Кристина Отран. Другие только повторяли как автоматы то, что прочитали.
В доме было темно. Полина любила входить в этот полумрак. В те дни, когда она писала диссертацию, Палестро приглашал на выходные в свое убежище тех аспирантов, которых особенно ценил. Это было до того, как он перестал обращать на себе внимание и превратился в отшельника с непредсказуемым характером.
Каждую субботу во второй половине дня они ходили на большую прогулку вдоль Вердона, иногда доходили даже до пещеры Бом-Бон. А вечер заканчивали перед камином, болтая о доисторических временах и поедая жаркое, которое готовил Палестро по какому-то своему особенному рецепту. Он говорил, что эти кушанья достойны человека солютрейской культуры [20]. Только, в отличие от первобытных людей, профессор обильно орошал жаркое винами из верховий реки Вар.
– Садитесь! – приказал Палестро Полине своим баритоном, привыкшим звучать в аудиториях. – Мы выпьем чего-нибудь, а потом прогуляемся. Для сегодняшнего вечера у меня есть колбаса, которую мне привез с Корсики один старый друг. Когда-нибудь я представлю его вам.
Он положил ладонь на руку Полины, ниже плеча, и, понизив голос, попросил:
– Расскажите мне об этом несчастном случае.
– Мы спустились ниже. За отметки 306 и 307, туда, где вы остановились.
Профессор ничего не сказал, только закрыл глаза. Мысленно он сейчас был в знакомой подводной пещере.
– Мы нашли очаг. И в нем обугленные остатки кусков дерева. Данные лаборатории не оставляют сомнений: это были маленькие изображения лошадей и одно большое – бизона.
– Хорошо, хорошо! – пробормотал Палестро. – Вы начинаете восстанавливать рабочую площадку и команду. Это чудесно!
19
Франко-кантабрийский регион – археологический термин. Он обозначает область от Астурии на севере Испании до Прованса на юго-востоке Франции. В эпоху верхнего палеолита всю эту территорию населял один народ с практически одной и той же культурой.
20
Солютрейская культура – культура первобытного народа, который жил на территории Франции и Северной Испании в середине позднего палеолита. Она существовала непосредственно перед упоминавшейся здесь мадленской культурой.