– Так, понятно.
Лаборант снял трубку телефона и нажал кнопку, заговорил.
– Психиатрическая скорая? У нас тут особый случай! Студент на практике в нашем институте полез куда не положено, попал под воздействием мощного электромагнитного излучения. На людей кидается, кусается, всё ломает и бьёт! Да, сейчас его охрана слегка дубинкой успокоила. В целом всё ужасно! Да, записывайте адрес.
Лаборант положил трубку и уставился на Макса.
– Так нормально? А дальше ещё веселее будет!
Макс вздохнул и вытянув ноги отвернулся к стене. Спектакль начался. Прошло некоторое время, в дверь постучали. Лаборант нажал кнопку и дверь распахнулась. На пороге стояли два шкафоподобных существа со свирепыми рожами. Макс интересовался японской мифологией и на миг подумал, что на пороге возникли два Фудо Мёо, мифические существа. Оба были в белых халатах, но производили такое неизгладимое впечатление, точно со съёмок триллера-ужастика. Это были известные в определенных кругах Гога и Магога, то есть Георгий и Матвей Георгиевич. Напарники, служившие ранее в службе ОДП, то есть в охране дипломатических представительств. Когда-то это служба входила в состав Седьмого управления, которое занималась и наружным наблюдением в частности. А эти два прапорщика занимались нейтрализацией особо ретивых митингующих возле посольств. Ну и тех, что пытались пробиться на территорию посольства для получения статуса беженца. В общем, находиться в белых халатах им было не привыкать. После реорганизации управления все службы оказались в разных местах. В том числе, Пятый отдел со своей группой антитеррора, попавшие в чехарду сплошных реорганизации и переименований. Гога и Магога к концу своей карьеры оказались в Управлении, обеспечивающем оперативный контроль над важными промышленными объектами. Так они оказались в Привете, где попали под опеку начальника режима. Гога был помоложе, Магога соответственно постарше. Хотя обоим было за 50, они не выглядели на свой возраст. Здоровый образ жизни, оба не пили и не курили, постоянные тренировки, работа на свежем воздухе положительно сказались на их здоровье и внешнем виде. А доставшиеся от природы матушки рост и сложение, а также постоянная свирепость, какая-то особенная свирепость на лицах, производили на задерживаемых именно тот эффект, который не произведет никакая демонстрация оружия. Как выяснил начальник режима, обстоятельно и глубоко покопавшись в их прошлом, прошлом их родственников, оба являлись продуктом инбридинга. То есть близкородственных связей. Это когда жители глухой деревни в результате обособленности проживания становятся в конце концов родственниками между собой. Так как вступают в брак с односельчанами. В результате дети умирают в малолетстве или рождаются не вполне здоровыми или наоборот. Появляется на свет Божий такое двухметровое чудо с рожей питекантропа, но доброй и отзывчивой душой. В результате проделанной кропотливой работы по изучению генеалогии этих двух персонажей, нач. режима пришёл к выводу о забавных проявлениях инбридинга в разных областях России. Максу достаточно было один раз взглянуть на эти улыбающиеся хари. Он, весь подобравшись и ссутулившись, начал свой рассказ. Быстренько и подробненько, как и просил лаборант.
…Сидя перед монитором, начрежима прекрыл глаза и слегка задремал. Или предался воспоминаниям. Вот так приходит старость. Вспомнилась ему холодная, заснеженная московская зима. Почему-то все зимы детства были заснеженные и холодные. Стабильно от минус пяти до десяти. Снегопады сменялись короткими и незаметными оттепелями. А потом опять снег, пушистый, медленно опускающийся на землю. А по выходным обязательно солнечная погода и лёгкий морозец, не ниже десяти. И вся Москва выбиралась за город покататься на лыжах. Причём, совсем необязательно на горных. Горнолыжный туризм не был развит в Подмосковье, катались просто с горок. С любых. А в основном, просто добирались до ближайшего леса за МКАДом и катались по лесу, наслаждаясь природой. Вспомнилось, как он, школьник, приезжал на выходные к деду на дачу в Переделкино. Брал лыжи и шёл в лес, где были проложены десятки, сотни маршрутов. А лес был везде. Сейчас, глядя на карту, можно увидеть лесные массивы вокруг Переделкино. В одну сторону-до Минского шоссе, Баковки. И вдоль Минского шоссе до Внуково и дальше, до Лесного городка. Там начинались какие-то посёлки. А можно было перебраться через железку, железную дорогу киевского направления. А там-поля, поля, бескрайние поля с вкраплениями деревень и сёл. Сразу за станцией-Чоботы. Дальше-Лукино, Федосьино. Рассказовка, микроскопическая деревушка вдоль Боровского шоссе. Которое и шоссе то назвать язык не поворачивался. Вечно пыльная двухрядка, на которую стрёмно было выезжать на велосипеде летом из-за жуткой пыли и вероятности попасть под самосвал. И всё достоинство этой Рассказовки в наличии продуктового магазина-белого оштукатуренного домика, больше похожего на украинскую хатку. И когда в писательском магазине, том самом, возле проезда Вишневского, на крутом спуске к Самаринскому пруду, заканчивался портвейн Кавказский розовый, Иверия, Молдавский белый, ТРИ ТОПОРА и Тридцать Третий… В этот страшный момент, момент коллапса все разумные люди устремлялись в Мичуринский магазин. Или чаще всего, посылали гонца на велике. И, что естественно, всё это заканчивалось и там. Слава Богу, обеденный перерыв в этих магазинах был в разное время. И когда вся эта амброзия выпивалась в обоих магазинах, о…, тогда все люди доброй воли отряжали посольство в Рассказовку. То есть посылали гонца на велосипеде. Не простом велике, а самом лучшем велосипеде округи. А то и на мотоцикле. В магазине на станции было иногда проблематично купить выпивку тщедушному подростку. Такая вот она была, юность. И пили бормотуху, потому что её пили все. Водку пить ещё не научились, а взрослые употребляли её по поводу. На коньяк денег не было. А так хотелось уже вырасти, стать взрослыми, как все. Да… А поля тянулись до Пыхтино, там начинался лес. Настоящий ЛЕС! Сосны, ели, берёзы. Под железной дорогой, метрах в трёхстах от платформы Мичуринец (в сторону Внуково) тёк ручей, откуда-то со стороны Минского шоссе, протекал по лесу недалеко от Детского санатория. Втекал в заболоченный пруд, переходивший в озеро с дамбой, куда ходили купаться и ловить рыбу все дачники из ближайших дачных посёлков. Из Мичуринца, жители деревни Федосьино, Рассказовки. Это сейчас на карте он обозначен, как река Алёшинка, а тогда был просто ручей. Шириной метро полтора и глубиной полметра. Пересыхающий в жару. Со стороны Киевского шоссе к Рассказовке подступал сосняк. А со стороны киевской железки-коровники. Огромные двухъярусные коровники. А коровы паслись на бескрайних полях между Рассказовкой и Мичуринцем. Коровники были особенные. Внизу для зимовки коров, а на втором ярусе был сеновал. И вот на этот шикарный сеновал приходили компании или парочки. И я помню, как в год Московской Олимпиады, этой чудесной Олимпиады-80, пришёл я с подругой первый раз на сеновал… Стоп. А это уже совсем другая история. И чтобы не менять возрастной ценз, я расскажу её в другой повести. А что же Переделкинская округа? Всю эту местность зимой объезжали на лыжах, а летом на велосипедах. Не было никакого Новопеределкино, а Солнцево было возле МКАДа, где стоял постамент: ГОРОД СОЛНЦЕВО. А Очаково и Востряково были застроены пятиэтажками. А возле платформы, кажется Солнечная, на площади стоял щит с анонсами кинофильмов. Щит был металлический, с резной надписью: КЛУБ ДЕРЕВНИ СУКОВО. Вот такое оно было, ближнее Подмосковье. И ты мог десять раз заблудится, катаясь на лыжах или на велике. Спросить у первого же прохожего дорогу домой. И десять раз получить подробную и обстоятельную инструкцию для благополучного возвращения.