Лента частыми толчками выклевывалась из перфоратора. Человек в балахоне уставился на нее, потом схватил обеими руками, поднес к глазам, не в силах поверить.
– Знак!! – выпустил ленту и сполз с кресла, – что-то было у него с ногами неладно, – на коленях, уставясь в потолок, закричал исступленно: Знак! Господи! Я дождался! Грядет перемена!!
Печатающее устройство одну к одной било лежачие восьмерки, плотно укладывая их на ленте. Бесконечность. Бесконечность.
– Их только двое, – произнес вдруг мертвый юный голос.
Мальчик стоял в проеме двери.
Профессор выключил перфоратор и в наступившей оглушительной тишине спокойно спросил:
– Как ты сюда попал, малыш?
Мальчик узнал его. С прибором в руке сделал нерешительный шаг вперед.
– Я… – сказал он. Грохоча коваными подошвами, в освободившийся проход вошли пятеро стражников в блестящих комбинезонах и встали вдоль стены.
– Ах, вот что, – сказал профессор. – Ты с ними?
– Они со мной! – отчаянно крикнул мальчик.
– Поздравляю.
– Это он? – спросил офицер отрывисто.
– Да. Подождите, – повелительно проговорил мальчик и, словно танцуя в бумажных грудах, решительно и беззвучно пошел к профессору. – Я сначала сам.
Профессор улыбнулся и стал стаскивать пластиковый наряд. Через полминуты он остался в мятых брюках и свитере, протершемся на локтях. Теперь он выглядел так же нелепо, как мальчик в своей рубашке.
– Что тебе понадобилось здесь? – холодно спросил мальчик, подойдя вплотную. Глаза его смотрели на профессора, как на яму на пути.
– Рад тебя видеть, малыш, – тихо ответил профессор. – Давно ничего о тебе не знал.
Мальчик помолчал, собираясь с мыслями. Поставил на пол прибор. С мукой спросил:
– Зачем ты здесь оказался?
– Мама наша заболела, – сказал профессор. – Совсем заболела.
– Они арестуют тебя!
Профессор пригладил волосы.
– Зачем ты здесь? – повторил мальчик.
– Сателлит, – ответил профессор. – Эти пауки хотят его вернуть, как дважды два. Боевые лазеры им, наверное, снова понадобились. Надо помешать, ты же понимаешь, – чуть улыбнулся, – нельзя упускать случай помешать паукам. Слишком редко он выпадает.
– Сателлит… – едва слышно выговорил мальчик и вдруг прижал ладонь к щеке, заслонив пол-лица. – Ой… я же не знал!!
– Побыстрее! – крикнул офицер. – Смеркается.
– Они тебя арестуют!
– Что это за прибор у тебя такой? – мягко спросил профессор.
Мальчик помолчал и ответил:
– Гиперонный модулятор.
– Не понимаю.
– Это мой. Увидел сегодня… один свой предмет среди всего… И вспомнил наконец.
– Что вспомнил, малыш?
Мальчик вскинул на него глаза и тут же вновь опустил.
– Они тебя арестуют, – беспомощно проговорил он. – Я же не знал! Я хотел позвать на помощь!
– Какую помощь? Откуда?
– С Земли, – сказал мальчик тихо.
– Не понимаю.
– С Земли. Триста двадцать парсеков. Я там родился.
– Ах, вот как, – проговорил профессор после паузы. Офицер нетерпеливо пошел к ним, присматриваясь к пультам и сидящему на полу опустив голову человеку в балахоне. – Да… Ну да. Наверное, этому прибору нужна какая-то антенна?
– Инициирующий импульс. Дальше пойдет на сверхсветовой.
– Сверхсветовой… – проговорил профессор медленно, со странным выражением, точно пробуя на вкус это слово. – И когда твои его получат?
Мальчик пожал плечами.
– Секунд через семь.
– Сверхцивилизация… – профессор потрепал мальчика по голове, взъерошил его длинные волосы. – Контакт…
– Может, хватит шушукаться? – громко спросил офицер. – А, парень?
Мальчик затравленно заглянул профессору в глаза. Тот кивнул.
– Зовите вашего специалиста, – сказал мальчик жестко. – Мы готовы. Мы договорились.
Офицер повернулся к двери, но специалист сам уже влетел в пультовую, что-то визжа, а вслед за ним, вдогон, раскаленным тягучим пунктиром влетела полоса трассирующих пуль и, оборвав крик, насадила специалиста на свое острие.
– Не двигаться!! Руки за голову, все!
Никто, ничего не успел сообразить. Четверо стражников сил комитета штабов, шумно дыша, щетинились автоматами у входа. Их офицер, водя дулом по вдруг возникшим статуям с растопыренными у голов локтями, удовлетворенно хмыкнул и небрежно выстрелил один раз. Офицер сил кабинета министров, икнув, переломился в поясе и мягко повалился в бумажный сугроб у пульта; поджал ноги, как бы устраиваясь поудобнее, и замер.
– Ах, вы договорились, уважаемый профессор! – возбужденно глумясь, сказал офицер сил комитета штабов. – Какой вы договорчивый! Оказывается, мы вполне правомерно вам не поверили. Теперь вам придется ответить на ряд неприятных вопросов. И уж, конечно, поделиться тем, что вы успели на компьютере, – стволом автомата он указал на замерших у стены стражников противника. – Разоружить этих… Человек едет в ответственный рейд – и отказывается от сопровождения. Мы сразу поняли, что пахнет изменой. Но то, что в нашу засаду накануне пресловутого "завтра" угодил и Мутант, – это уже удача. Большая уда…
Дальнейшее заняло секунды. Один из стражников комитета штабов уже содрал автомат с одного из стражников кабинета министров. Закинув его за плечо, перешел к другому. Надо полагать, услышав слово "Мутант", на какую-то долю секунды он утратил собранность, мельком покосившись на Мутанта, о котором было уже столько разговоров. Последовал короткий, почти незаметный со стороны удар. Прикрываясь обмякшим стражником сил комитета штабов, стражник сил кабинета министров длинной веерной очередью окатил пультовую; ответные он принял спиной защищавшего его тела и, оттолкнувшись от него, швырнул себя за груду обломков, продолжая стрелять в падении. Профессор успел сбить с ног мальчика, недоуменно и презрительно стоявшего рядом, а затем боком, неловко, упал сам. Очереди с громом крестили воздух сверкающими, прыгающими вправо-влево крестами. Кто-то завизжал. Что-то обвалилось. Потом человек в балахоне с протяжным криком "Здесь нельзя!!" каким-то чудовищным усилием поднял себя; от его рук, крутясь, ускользнули в разные стороны два темных пятна. Новый пламенный крест сомкнулся и затрепетал вокруг человека в балахоне, и тот тяжелым мешком рухнул на кресло, уронив руки через подлокотник, – но уже содрогнулось здание – раз, другой, – громадные оранжевые сполохи лопнули и раскололи пультовую жестким зазубренным огнем; а когда огонь взлетел и погас и осколки пропели свои оборванные ноты, вздулась плотная, как литая резина, тишина.