«Казнить нельзя, помиловать…» — задумалось Божество. — «Казнить, нельзя помиловать! Но с кем же мне тогда вести конструктивную беседу, не с Валар же?! А что если? Ох, это опасное и соблазнительное слово «если»… .
Мастер расплылся в мрачной улыбке. Он испытывал некоторую слабость к непопулярным решениям, чего или кого бы они не касались.
Серогрив встал на дыбы и унёсся прочь. Он не любил смотреть, как горят его шедевры. Для грязной работы у него была старуха с косой. Надо признать, у Мандоса всегда было весьма странное чувство юмора.
Трандуил стоял на террасе в королевском крыле дворца, устремив взор на Север, туда, где поднимались заснеженные пики Серых Гор. Эру знает, чего ему стоило взобраться сюда по витиеватой лестнице. Но вид на лес с самой высокой точки дворца и вправду был великолепный. Идеальное место, чтобы завершить свой путь. Хотя Трандуил предпочёл бы завершить его на той поляне, но проклятое Божество лишило его этой роскоши.
Король посмотрел на Корону в своей руке, снял с головы мифриловую диадему, небрежно швырнул её в бездну и вернул терновый венок на его законное место. Сквозь серые тучи пробился первый лучик света и погладил измождённого стойкого Короля по щеке. Трандуил закрыл глаза и представил, что это её прикосновение.
Самовнушение — сильное и недооценённое оружие. Оно позволяет переносить практически любую боль и оглушающую тишину огромного пустого дворца. В какой-то момент в жизни Трандуила появилось слишком много тишины, так много, что казалось, будто ничего уже не изменится. Но самое страшное было даже не в этом, тишина давно перестала пугать его и даже почти устраивала, стала привычной, и, похоже, единственно возможной спутницей.
Тёплые руки обняли его со спины, а шею опалило горячее дыхание.
— Мне приснился такой странный и страшный сон, любимый, — прошептал ему в ухо нежный голосок. — Мне приснилось, что наш Элвир погиб…
— Всё хорошо, любовь моя, — хрипло ответил Трандуил, боясь обернуться, чтобы не спугнуть морок. Ну и пусть, что морок!.. Всё лучше, чем одиночество в первый день весны. — Это просто ночной кошмар. Келейдур, Галурон, Элвир и Леголас живы и в безопасности.
— Наш листочек стал таким красивым, — нежно улыбнулась Эллериан.
— И своенравным, — вздохнул Трандуил.
— Свободным… — поправила его жена.
— Скорее уж диким... Хорошо, дорогая, как скажешь, свободным, — не стал возражать древний воин, едва сдерживая болезненный стон. Как бы он хотел продлить это драгоценное мгновение, но его время утекало, как песок сквозь пальцы… Трандуил зажмурился, цепляясь за то, что осталось от некогда красивого молодого тела. Хлопья чёрного пепла разлетались по террасе, вальсируя с ветром.
— Открой глаза, Трандуил, — поцеловала желанные губы эллет. — Не бойся, ты не один, любимый мой. Я нашла тебя и больше никогда не отпущу. Навеки твой. Навеки моя. Навеки мы — наши.
Настал новый день. Весна вступила в свои права, потеснив холод и стужу, корона, сплетённая из зелёных листочков бука и алых, как кровь, цветов, с глухим стуком упала на мраморный пол, а ветер разнёс по бескрайним просторам чёрный пепел.
«Говорят, когда-то волшебство было повсюду, оно витало в воздухе, проникало в землю, просачивалось в воду… Но прошли века, короли умерли, королевства обратились в прах, а магия исчезла из этого мира. Правда, люди, что жили на границе древнего леса, утверждали обратное. Они верили, что магия никуда не ушла, а просто затаилась в самых укромных уголках Средиземья, не желая встречаться с беспощадной реальностью. Да и как можно было в этом усомниться, когда над древним лесом частенько висела двойная радуга, зимой на залитых солнцем полянах распускались луговые цветы, а летом, бывало, шёл снег, ветер-озорник напевал забытые мелодии без слов, вода нашёптывала что-то на странном языке, а древние буки и дубы тихо вздыхали и смеялись, как малые дети? Говорят, в том лесу нашли приют души влюблённых, разделённые при жизни, но сумевшие найти друг друга после смерти. И те люди, чьи сердца когда-то тронула магия любви, в этом не сомневались, ведь если любовь настоящая, то она не вечна».
====== Глава 9. Бремя вечности ======
В то утро Леголас проснулся за несколько часов до рассвета. Он всё пытался найти положение поудобнее и уснуть, но с животиком сделать это было весьма непросто. Тихо вздохнув, юный Синда выполз из огромной кровати, где мирно спал самый красивый и совершенный мужчина во всей Арде, и, завернувшись в тёплый плед, вышел из дому.
Для всех прочих эльфов стояла глубокая ночь, но Синдар умели различать самые первые серые лучики света, пробивавшиеся сквозь тёмные тучи. Необъяснимая тоска вела Леголаса туда, где море разбивалось о прибрежные скалы и завывало так, что юный Синда боялся сделать вдох лишний раз. Стихия сходила с ума, волны сражались с землёй и небом, молнии озаряли далёкий горизонт, а деревья из последних сил цеплялись корнями за благодатную почву.
На краю обрыва, держась за руки, стояли его братья и сыновья. Леголас молча встал с ними рядом и с тоской посмотрел вдаль. Последняя красная ниточка, связывавшая их с Средиземьем, натянулась до предела и оборвалась.
Наследники рода Орофера и Амдира синхронно подняли глаза к небу, и крупные тёплые капли упали на их лица. Само небо оплакивало последнего Лесного Короля Средиземья, того, кто родился и умер в первый день весны. И как и много тысяч лет назад море бесновалось, а природа сошла с ума. Но в этом хаосе и безумии, что творилось вокруг, была неуловимая эфемерная красота мгновения, которому уже никогда не дано повториться вновь.
— Леголас, на дворе буря, а ты бродишь по двору голышом! О чём ты только думаешь, безрассудный мальчишка?! — раздался хриплый голос за спиной, а тёплые сильные руки обвились вокруг сильно увеличившейся в размерах талии, замотав драгоценную тушку ещё в один толстый тяжёлый плед, как в кокон.
— О свободе. О силе. О бесконечности, — тихо прошептал Леголас, зачарованно наблюдая за безумством стихии. — Красиво и очень грустно, правда? Кажется, что скала такая несокрушимая, но это не так. Самая крошечная капелька ударится о каменную плиту и осыплется вниз, снова сольётся с волной, как будто никогда и не терпела поражения, и ударит снова. И снова. И так до тех пор, пока вода не подточит камень, и он не превратится в гладкую гальку. Море невозможно обуздать. Оно упрямое, дикое, но свободное.
Глорфиндел развернул младшего мужа к себе лицом и приподнял за подбородок.
— Леголас, что происходит?
— Ada умер… — просто прошептал юный принц и уткнулся носиком в сильную грудь. Глорфиндел подхватил обмякшее тело на руки, Гилрион заботливо укрыл его пледом, а близнецы зашептали что-то на древнем языке, беспрестанно гладя отца по волосам, отчего по телу последнего разлилась тёплая нега, а на душе стало немного легче.
Глорфиндел хотел было отнести беременного мужа назад в дом, но старшие братья Леголаса преградили ему путь.
— Позволь мне, лорд Глорфиндел, — попросил позволения у старшего мужа Келейдур и протянул руки, чтобы забрать у того его бесценную ношу. Воин Гондолина нехотя отдал ему своего принца, понимая, что за просьбой старшего брата кроется нечто большее, нечто недоступное его пониманию. — Не волнуйся, они в надёжных руках.
Кел с нежностью принял драгоценную ношу из рук Глорфиндела и, строгим кивком приказав взволнованным близняшкам и Галурону возвращаться домой, чуть замедлил шаг, отрываясь от траурной процессии.
— Спасибо, что вернул отцу надежду, листик, — поцеловал младшего брата в бровь Келейдур. — Ты не понимаешь язык ветра и моря, поэтому я передам тебе ту часть послания, которая касалась тебя. Отец просил сказать тебе, что он очень гордится тем, каким эльфом ты стал, храбрый лисёнок.
— Ada! — вцепился в тунику брата Леголас и разрыдался, уткнувшись лицом в родное плечо. — Кел, Ada он…