— Хорошо, — отвечала я из-под него снова и снова. Я была распластана на полу, его вес вдавливался в меня, мое тело хрустело и ныло, словно трескающаяся корка. Я чувствовала многое, но «хорошо» к этому многому совсем не относилось.
— Ох, — произнесла я, когда боль из тупой стала острой. Натан издал гортанный рык. — Ох, — повторила я, и он снова зарычал. Довольное рычание.
Оно заставило меня думать, будто я нравлюсь ему. Я гадала, как можно понять, что все закончилось, может ли оно продолжаться неопределенно долго, знает ли Натан, когда остановиться, скажет ли мне, что вот, всё? Спустя долгое время он замер, хрипло выдохнул и выскользнул из меня, и я почувствовала облегчение от того, что окончание, по крайней мере, было четким: жгучая пустота. Мы откатились друг от друга. Я натянула джинсы и прижала колени к груди. Чувствовала себя открытой и липкой, словно рана.
«Ага, — думала я. — Значит, вот как».
В следующие три недели мы делали это еще пять раз. После первого раза мне уже не было больно — осталось лишь чувство растяжения перчатки, наполненной горячим маслом. Натану это нравилось, а мне нравилось чувствовать, что ему нравится. Ведь это почти так же, как если бы ему нравилась я. Я не была уверена, нравится ли мне самой или нет — действие как таковое, запахи, звуки и тяжелая близость, — но это несло покой, ощущение заполненности, и вот такое мне нравилось. Я почти ничего не испытывала к Натану, и он не давал повода думать, будто чувствует что-то особенное ко мне. Мы никогда не говорили о том, что делаем. Пока все происходило, мы смотрели в разные стороны. Иногда мне казалось, что это секрет, который мы пытаемся утаить друг от друга.
Через месяц после первого раза я расставляла на полках банки с краской, когда одна из кассирш похлопала меня по плечу.
— Можешь подменить за кассой на пять минут? — спросила она. — Нужно сбегать в аптеку.
— Хорошо.
— Спасибо, — сказала она и наклонилась поближе. — Утренняя таблетка, знаешь ли.
— Хорошо, — повторила я, неожиданно почувствовав себя совсем нехорошо — меня охватили жар и тошнота.
Вместо обеда я купила тест и зашла в туалет на четвертом этаже: туда никто не ходил, потому что окно не закрывалось, а холодный кран был сломан. На обратной стороне двери был наклеен плакат с рекламой галогеновых лампочек, и я прочла его от начала до конца, пока ждала, спустив до лодыжек джинсы и трусы. Узнала много нового. Две полоски проявились, словно пальцы в неприличном жесте[5].
«Ага, — подумала я. — Значит, вот как».
Пока мы переходили дорогу перед кафе, я придерживала Молли за рукав. В кафе Арун наполнял сосуд для маринованных яиц. Глазные яблоки в мутном коричневом уксусе. Я почувствовала их запах еще с тротуара и ощутила, как тошнота, как паук, запускает мохнатые лапки на корень моего языка. Пока я искала ключ от квартиры, Молли танцевала перед дверью в свете уличных фонарей, пытаясь привлечь внимание.
— Привет, Арун, — выкрикнула она, когда он не сразу поднял на нее взгляд.
— Здравствуй, мисс Молли, — отозвался он, вытирая руки о свой фартук и делая глоток кока-колы из банки. — Как ты сегодня? Как твоя бедная ручка?
— Нормально. Сколько картошки сегодня продали?
— О, сегодня тяжелый день. Пожарили всего пятнадцать тысяч ломтиков.
— Вчера было двадцать.
— Знаю. А позавчера — двадцать пять. Что же делать?
— Не знаю.
— Сегодня мы даже не продали всю картошку, которую пожарили. Кошмар! Так много осталось! Я вот подумал — не знаком ли я с какой-нибудь голодной девочкой? Но потом подумал: нет, никого не могу вспомнить… совсем никого.
— Она не голодна, — пробормотала я.
Нашла ключ и сунула его в замок, но Молли уже вбежала в кафе. Я слышала скрежет металла по плитке, когда она протискивалась мимо табуреток, стоящих у зеркала.
— Ты знаком со мной, Арун, — заявила она.
— Молли, пожалуйста, пойдем домой, — окликнула я ее.
Но она не вышла, и я повернулась, чтобы взглянуть сквозь дверь кафе. Молли стояла у стойки, прижимаясь лицом к витрине с горячими блюдами и глядя, как Арун ссыпает картофельные ломтики на лист белой бумаги.
— Правда, Арун, не надо, — сказала я. — У нас есть еда. Ей это вовсе не нужно.
— Ничего, ничего, Джулия, — ответил он, потом свернул бумагу в пакетик и протянул его Молли, которая вцепилась в пакет, словно младенец в игрушку.
Наверху она положила его на стол и начала разворачивать бумагу. Я дышала через рот. В кафе запах масла отскакивал от керамической плитки, но в квартире ковры и шторы жадно всасывали жирную вонь. Я открыла окно.
5
В Британском содружестве наций (за исключением Канады) два пальца, выставленные буквой «V» подушечками к себе, означают фактически то же самое, что «фак», выставленный средний палец.