— Забавно, талон на талон. А следующий вы мне выдадите на ближайшее как-нибудь, — с улыбкой поинтересовался я у миловидной блондинки. Жужжащий звук отвлек меня на пару секунд.
— Скорее в следующие никогда, — услышал я голос девушки и, обернувшись, вздрогнул.
Шахматная фигурка покачивала белым шаром, заменявшим ей голову, и на этом шаре шевелились красные, как кровь, губы.
Пешка была весьма неустойчива, и произнесенные слова пошатнули ее. Она качнулась назад и покатилась по столу, истошно визжа. Я попытался схватить ее, но уткнулся лбом в стекло. Нас разделяло зеркальное полотно, я видел, что происходит с той стороны, но не мог помочь пешке.
— Эй! — крикнул я. — Кто-нибудь помогите ей! Вы что, оглохли?!
Меня не слышали, тогда я застучал по стеклу ладонями, но без толку. Тем временем белая королева начала карабкаться по каминной решётке.
— Это моя малютка! Лили, крошка, держись, — кричала она, поднимаясь выше и выше.
Туры, играющие неподалеку в любовь, отвлеклись и тоже разглядывали Её королевскую особу. Она добралась до середины подъема, когда я увидел Алису. Ее руки были перепачканы красной краской. Девочка осторожно подхватила фигурку Королевы, оставляя на белой гладкой поверхности бурые, тревожные следы. Затем, поглядев на меня, приложила пальчик к губам и выпустила королеву из рук.
— Она же разобьется! — заорал я, но тщетно.
Нужно было действовать. Оглянувшись, я схватил стул, точь-в-точь как в том зазеркальном доме, и с размаху ударил им в стекло.
Крик стал еще пронзительнее. Он словно поселился в моей голове. Зажав уши руками, я пытался прекратить это, но шум нарастал. Что-то с жужжанием ткнулось мне в шею, заставляя все мышцы в теле неистово сокращаться.
«Это зелюк», — успел подумать я, прежде чем повалился мешком на пол.
— Зачем вы напали на девушку? — Доктор сидел напротив меня с постоянным блокнотом в руках. Стилус он заткнул за ухо.
— Хотел спасти ее, — вяло отозвался я. Организм никак не привыкал к новой дозе успокоительного, которую мне стали колоть после случая в регистратуре.
— От чего? — вежливо спросил док.
Прошла, наверное, неделя или две. Я потерял счет времени. В палате были белые стены, но не было окон.
— От падения со стола, — я вздохнул. — Понимаю, это звучит нелепо, но она звала на помощь.
— Потому что вы разбили стекло.
— Нет, — я отмахнулся от его слов, как от надоедливой мухи. Мне даже стало казаться, что произнесенные фразы и впрямь летают в воздухе и мошкарой бьются о плафон: бам, бам. — Я разбил стекло, потому что там была…
Я замолчал.
— Алиса? — с интересом спросил док.
Я кивнул.
Вспомнил, как девочка перепачканными руками поднимала белую фигурку выше и выше. Вспомнил ее лукавую улыбку и жест, призывающий хранить секрет. Вспомнил. И забыл.
— Давайте поговорим о вашей жене, — сменил тему доктор. — В прошлый раз вы отказались рассказывать о ее смерти.
— Она выбросилась из окна, — меланхолично ответил я. — Из панорамного зеркального окна в нашей гостиной.
— Как же вышло, что женщина, страдающая депрессивным синдромом, осталась одна?
Я молчал.
— Семён, — док снял очки и протер стекла бархатной салфеткой. Мне захотелось прикоснуться к этому лоскутку ткани, но я сдержался. — Поймите, что если мы не восстановим картину событий целиком, то это только усугубит приговор в суде.
— В суде? — удивился я.
— Вы же помните, что направлены в клинику судом для освидетельствования на вменяемость. Поскольку вас обвиняют в убийстве.
— Я никого не убивал.
Мне надоело лежать и смотреть на бирюзовый потолок. Сев, я устало взглянул на врача.
— Катя рассыпала шахматы. Мы каждый вечер играли партию. Ей нравилось, понимаете? Но в тот вечер она волновалось, ей слышался детский плач. Смотрите сами.
Я откинулся на спинку дивана, и цикады-невидимки тут же прицепились к вискам. Свет мигнул, и мы оказались в гостиной нашего дома. Теперь уже бывшего нашего дома. Зачем мне пустой дом без Кати?..
Катя отталкивает стол, на котором расставлены шахматы, и фигурки разлетаются по паркету.
— Ну что же ты, любимая. — Я начинаю собирать их, одну за другой возвращая на доску. — Ведь ты выиграла эту партию.
— Я безнадежно проиграла, — ее голос, звеневший раньше колокольчиком, тусклым эхом разносится по комнате.
— Глупости.
Мне никак не удается достать белую пешку, она закатилась под тахту, и я лег на пол, чтобы дотянуться. Указательным пальцем я скольжу по боку фигурки, но она прокручивается, не желая возвращаться.