— Я тут просто подумала… Я же рано или поздно всё равно вернусь на Землю… ты будешь меня помнить?
Девушка ничего не отвечает несколько секунд, лишь разглядывает меня так, словно в курсе того, что я собираюсь вытворить (иначе и не назовешь).
— Меня беспокоят твои слова. Конечно, я буду тебя помнить. Но всё же надеюсь, что ты останешься. Если нет, то мы будем писать друг другу письма!
— Почему я должна остаться? — Спрашиваю, искренне недоумевая. Почему они хотят, чтобы я осталась? Что им с этого будет?
— А почему нет? Ты всё говоришь, что твой дом там, но почему не хочешь предположить, что он на самом деле, здесь? Разве дом — это не родные тебе души, любимый человек, наконец?
— Никогда не задумывалась об этом. Для меня дом там, потому что там моя семья, учёба, мечта, в конце концов.
— К сожалению, семья тебя больше не помнит, учёбы нет, остается лишь мечта. — Виолетте явно было не приятно об этом говорить, ведь она знала, сколько боли может причинить этими словами. — Разве этого достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности, уютно?
— Ты недооцениваешь силу мечты.
— А ты недооцениваешь силу любви.
— Зато вы её переоцениваете.
Я долго работала над тем, как бы заклинание можно было перенести на предмет. Посвящала всем попыткам дни и ночи, и через неделю таки добилась результата. Это было заклинание запоминания большого объёма информации, которым пользовались особо хитрые адепты. В очередной раз, когда я вдохнула аромат фиалки, стоящей на моём подоконнике (да, украла, да, плохая!), и начала зачитывать особо сложное и длинное предложение из учебника по теории стихии, и проговорила его от точки до точки, то радости не было предела. Теперь оставалось только дождаться того самого дня.
Наступил он также быстро и неожиданно благодаря профессору Виртелю. Он просто зашел сутра в кабинет, посмотрел на нас, с особым презрением сморщив нос, посмотрев на кружку, стоящую на его столе, снова поморщился, опять посмотрел на нас, провел ладонью по лицу, не обращая внимания на очки, и сказал с особой «любовью», указав рукой на дверь:
— Идите сажать цветы.
Делать было нечего — пошли, естественно. Чуть раньше положенного срока, но это было не так страшно.
Мы долго возились с землёй и семенами. Ещё и полить это всё дело надо было. Пользоваться магией запрещено, пришлось сжать зубы и терпеть.
Пока копошилась в земле, как и все мы, мимо проходил магистр Эшфорд (да, додумались же цветы первого курса посадить у главной башни!) с какими-то свитками в руках. Я сначала его не заметила, если бы ребята не начали шептаться:
— Смотрите, это магистр Эшфорд!
— Выглядит здоровым. Наша Лия хорошо постаралась!
Идите знаете куда со своими «постаралась»! Да, старалась, а в итоге, что получила?
Агрессивно копаю лопаткой землю, ещё немного и засопела бы от возмущения. Да, я очень обиделась на этого чело… тьфу, мага! Просто жутко, поэтому даже смотреть на него не хотела. Однако, посмотреть меня всё равно заставили. Ребята вдруг решили спросить его о самочувствие, ведь слухи про то, что произошло на турнире разлетелись, как мне казалось, быстрее, чем всё, собственно, и случилось. Проректору пришлось подойти, чтобы переговорить с моими очень глупыми сокурсниками.
— Мы слышали, как вас ранили! — Поделились адепты.
— Да. И что это был артефакт, мы тоже слышали.
— Но вы так быстро вышли на работу. Вы точно хорошо себя чувствуете?
Меня сейчас стошнит от их переживаний. Хорошо он себя чувствует, не видно, что ли? Уже по всей академии со свитками носится.
— Хорошо, что Лия такой хороший целитель. — Улыбается Виолетта, как-то особо хитро взглянув на меня.
— Почему вы тогда у неё самой не спросили о моём самочувствии? — Наконец, подает голос проректор, явно ошеломлённый такими переживаниями.
Копаю ещё усерднее.
— А она сказала самим у вас спросить. — Охотно ответил Корн.
И все разом смотрят на меня, словно я действительно во всём виновата. И вашего проректора тоже я чуть на неровные две половина не поделила, да. И пол академии разнесла, и вообще.
Устало поднимаю угрюмый взгляд на проректора и толпу его мини-фанатов вокруг и также угрюмо оповещаю:
— Я пошутила.
Наступает та самая неловкая тишина. Я молча встаю с места, отряхиваю руки от земли, смотря магистру Эшфорду в глаза, разворачиваюсь и ухожу (допустим, попить). Меня так никто и не остановил. Им же лучше.
Следующая наша встреча с проректором произошла куда раньше, чем я могла бы предположить — этим же вечером, после ужина, когда я возвращалась уставшая после высадки цветов, пар и прогулки с ребятами.