— Ничего. — Улыбаюсь, стараясь не заплакать сильнее. — У меня в подростковом возрасте был пёс, очень похожий на вашего Пушка, поэтому я знаю, как с ними обращаться. Я его и выгуливала, и мыла, и играла с ним.
— О, вашим родителям повезло! Вы хорошо заботились о своём питомце.
Я смотрю на маму так внимательно, как, наверное, никогда. Стараюсь запомнить добрые глаза, тёплую улыбку, морщинки, спрятавшиеся в уголках глаз, чётко выделенные скулы. Её волосы, закреплённые её любимым крабиком. Её одежда для прогулок. Её руки. Я всё смотрела и никак не могла насмотреться. .К.н.и.г.о.е.д...н.е.т.
Но вот только она смотрела на меня, как на прохожего. В родных мне глазах больше не было заботы, материнской любви, или какого-то особого тепла. Были лишь обеспокоенность и неловкость.
— А ваши дети? — Эхом спрашиваю, боясь услышать ответ. — Они ухаживают за Пушком?
Мама улыбается.
— Нет, что вы. У нас нет детей.
Внутри что-то обрывается. Рвётся, как самая жёсткая струна. Лопается, как большой шар. Но это всё внутри, так глубоко, что уже никто не достанет.
— Простите, я не знала. — Отзываюсь глухо.
Вру. Я всё знаю, мам. Прости. Просто прости меня.
Та только мне улыбается, как умеет только она, тепло и понимающе. Её явно это совсем не напрягало. Зато напрягало меня — её ребенка, о существовании которого она даже не помнит.
— Пушку вы очень нравитесь. — Делает она вывод, смотря на явное счастье любимого питомца. Хоть кто-то меня помнил. — Живете где-то рядом?
— Не то что бы… — Отвечаю с некоторой заминкой. Я по сути вообще нигде не живу. — Я здесь просто мимо проходила по делам.
Вы — моё дело.
Мама понятливо кивает.
— Как жаль… Я давно не видела его таким счастливым от одного только почесывания пузика.
Да, мам, потому что я лучше всех знаю, где Пушку нравится, когда ему чешут. Ты так часто шутила на эту тему.
— Я тоже давно не была так счастлива от одного только почесывания пузика большому псу. — Улыбаюсь и я, самозабвенно гладя Пушка.
Мне стоит уходить. В этом нет ничего хорошего. Меня действительно не помнят, но живут они хорошо, значит, всё не так плохо. Я им не нужна. Пора прощаться. В этот раз, наверное, навсегда.
— Простите, но мне уже пора… Было очень приятно познакомится с вами… да, и с тобой, Пушок, тоже.
Я поднимаюсь с колен. Пёсиль вскакивает на лапы и запрыгивает передними на меня, словно понимает, что я уйду. Мне это буквально разрывает сердце. И только мама ничего не понимает.
— Ох, простите! Он раньше никогда так не делал! Пушок, нельзя!
Я смотрю в карие глаза друга, вижу в них столько грусти, что самой становится ещё хуже, чем было до этого. Мне хочется вывернуться наизнанку, вернуть время вспять, сделать, хоть что-нибудь, чтобы вернуться к прошлой жизни, к семье, к учебе, к тому, что я так люблю.
— Сидеть, Пушок… — Говорю тихо, пытаясь сдержать слёзы.
Пёс медленно, словно нехотя, отлипает от меня и садится. В глазах всё такой же страх и грусть. Я глажу его по макушке, обхватываю моську ладонями, сжимаю, как делала это всегда, и отпускаю… Потому что ещё немного и никуда не смогу уйти.
— До свидания. — Улыбаюсь маме, рассматривая её немного удивлённое лицо в последний раз.
— До свидания… — Эхом отвечает мама.
Её пронзительный взгляд, впившийся в мою спину, я чувствовала вплоть до того момента, пока не завернула за угол дома.
Папу я так и не увидела.
***
Так как меня отчислили, я сразу же начала искать работу. Правда, без опыта и образования меня почти никуда не хотели брать. Все предложения были либо странными, либо далекими от квартиры, в которой я теперь жила с Женевьевой. Однако, вскоре мне повезло — попалось объявление работать официантом в кафе-баре недалеко от учебы Женевьевы. Теперь она стала моей опорой.
В тот день, когда я встретилась с мамой и Пушком, я проплакала столько, сколько не плакала никогда. Женевьева всё это время была рядом, не смотря на малоприятную композицию, которую я составляла вместе с горой бумажных полотенец. Она была рядом, когда я искала работу. Разрешила остаться у неё, пользоваться всем, что мне нужно, дала деньги на свои расходы. Конечно, я поклялась всё вернуть, об этом не шло и речи. Не знаю, правда, сколько времени на это уйдет, но я точно всё верну.
Её родственники и слуги были такими же ответственными людьми — поменяли документы в кабинете ректора через пять дней, после того, как она отдала приказ. Я была благодарна каждому, правда. Вместе с тем, конечно, испытывала жуткий стыд, но теперь повернуть назад я не могла. Академия Стихий стала страшным сном, не более.
Вскоре после того, как я устроилась официанткой, то бармен неожиданно заболел и сообщил об этом, когда рабочий день уже начался, поэтому, чтобы как-то выкрутиться из положения, официанты либо сами готовили напитки, либо кто-то один вставал и делал заказы. Мне повезло больше всех (как всегда, да) — во время моей очереди к столу подошел некто, который попросил алкогольный коктейль. Я не раз видела, как Алексей подбрасывал бутылки, когда делал коктейли, а после тренировок с профессором Жилан я не только бутылку могла подкинуть, поэтому, развлечения ради попробовала. С тех пор, непослушного Алексея, который выходит на работу через раз, уволили, а меня поставили на его место. Что было мне на руку — бармены получают больше официантов.
Так прошел месяц. Ужасный месяц, в начале которого я разбилась вдребезги, а в конце, никак не могла склеиться до конца. Самые важные для меня осколки отлетели так далеко, что я не могла найти их сама. Я все шарила руками по полу, как слепой котёнок, насколько бесполезным бы то не было.
***
Кабинет утопал в свете магических фонарей. За окном сверкала большая луна, но и её постепенно закрывали дождевые облака, шторы колыхались из-за поднимающего ветра. Ректор задумчиво смотрел в окно, сложив руки за спиной. Он настолько был погружен в свои мысли, что не заметил того, как его собственный ученик зашел в кабинет.
— Магистр Хильдес. — Склонил голову молодой маг перед ректором АС. — Вызывали?
Маг Воды повернулся к проректору, внимательно того разглядывая. За окном бушевала непогода — поднялся ветер, небо закрывали серо-чёрные тучи, вдалеке сверкала молния.
— Вызывал. — Кивает ректор, наблюдая за тем, как проректор присаживается на излюбленный кожаный диван. — Крис, скажи мне, пожалуйста, я действительно настолько стар?
— Вы оторвали меня от работы только ради того, чтобы поднять самооценку за счёт вытягивания из своёго ученика комплимент? — Практически выплевывает проректор, складывая руки на груди. В последнее время он стал очень раздражительным, сам не понимал, почему именно.
— Хорошая идея, мне нравится. Однако, сейчас я тебя вызывал, чтобы спросить, знаешь ли адептку по имени Васильченко Камелия?
— Нет. — Уверенно отвечает маг. Но потом задумчиво добавляет: — Или да… У нас более тысячи адептов. Я не могу помнить каждого.
— Да-да, конечно. — Соглашается моментально маг Воды. — Однако, взгляни на это.
И он бросает на стол какой-то очередной свиток. Только этот был совсем другим — красным, в позолоченных узорах, сразу видно, что от короля. Магистр Эшфорд небрежно проводит длинными пальцами по воздуху, между ними появляется чёрная дымка, сгущается в ладони, и в следующее мгновение в руке проректора появляется свиток. Он открыл его, внимательно прочел. Грамота, в которой говорилось, что некая Васильченко Камелия, адептка Академии Стихий, выиграла в турнире целителей этого года.
— В этом году разве у нас кто-то открывал способности к целительству? — Спрашивает он, скептически глянув на ректора.
— Вот и я этого не помню. — Пожимает тот плечами.
— Значит, просто ошибка в названии учебного заведения. Не придавайте этому такое значение. Отошлите свиток обратно, пусть отправят его победителю. — Небрежно отзывается Кристофер, немного злясь, что ради таких пустяков магистр Хильдес оторвал его от работы.