Кор Фаэрон облизнул свои заостренные резцы. Зал освещало лишь пламя свечей, и в воздухе витал уже утомивший насыщенный запах гари.
— Но мы одержали верх, — сказал он. Сидя напротив примарха, Кор Фаэрон был облачен в серое одеяние правящей касты жрецов Колхиды. Без своей терминаторской брони он выглядел таким, каким его всегда помнил Лоргар: стареющий, несмотря на все медицинские улучшения, человек с костлявым телом и горящими глазами.
На Лоргаре не было ничего, кроме набедренной повязки из грубой ткани, его огромный, но в то же время адрогинно стройный торс был обнажен. Следы ритуальных ожогов в форме колхидских рун спускались по его спине, самые старые из них превратились в неровные шрамы. Свежие рубцы от плети исполосовали его плечи — перекрещивающиеся раны складывались в паутину самобичевания.
Эреб сидел на полу вместе со своим командиром и примархом, одетый в черную накидку капелланов Легиона. Было трудно дышать воздухом, пропитанным кровью Лоргара. От сильного солоноватого запаха почти кружилась голова. Примархи не получали ран в бою. Проливать кровь было для них генетическим кощунством.
— Да, — произнес Лоргар, почесывая щетину на подбородке, — мы одержали верх. Мы победили и посеяли нашу веру по всей нашей родной планете.
Он облизнул губы искусанным языком
— И посмотри, где мы оказались после этого триумфа. Столетие спустя мы стали повелителями ничтожества, королями единственного Легиона, который подвел моего отца.
— Вы всегда учили нас, сир…
— Говори, Эреб
— Вы всегда учили нас говорить правду, даже когда голос дрожит.
Лоргар поднял голову, улыбка тронула уголки его потрескавшихся губ, когда он встретился взглядом с серьезными глазами капеллана.
— И поступали ли мы так?
Ответ пришел без задержки на размышления.
— Император — бог, — сказал Эреб, — мы подняли истину к звездам и рассеяли ее по Империуму. Нам незачем стыдиться того, что мы делали. Вы не должны стыдиться, сир.
Примарх провел тыльной стороной ладони по лбу, стирая полосу пепла и обнажая золото под ней. С момента вылета с Хура почти неделю назад Лоргар ежедневно покрывал свое лицо пеплом Монархии. Его подведенные сурьмой глаза потемнели от усталости и сузились от гнета позора, но этот единственный жест в наибольшей степени из всего, что видели воины после унижения, принятого от Императора, походил на попытку примарха очиститься.
— Все это началось на Колхиде, — промолвил он, — с того самого момента мы заблуждались. Мои видения о прибытии Императора. Сражения Последней Войны. Все началось с убеждения, что божественность заслуживает поклонения лишь потому, что она божественна. — Он невесело рассмеялся. — Даже сейчас мне больно думать о той вере, которую мы уничтожили, чтобы расчистить место для своих убеждений.
— Сир, — Эреб придвинулся ближе, его глаза были прикованы к глазам примарха, — мы стоим на грани разрушения. Легион… его вера подорвана. Капелланы сохраняют спокойствие, но их осаждают воины, приходящие поделиться своими сомнениями. И после того, как вы удалились от нас, лишив путеводного света, несущие крозиус не могут дать ответ закованным в серое.
Лоргар моргнул, сорвавшиеся с его ресниц крупицы пепла упали ему на колени.
— У меня нет ответов для капелланов, — произнес он.
— Может, и так, — согласился Эреб, — но вы все равно слишком погружены в скорбь. «Ищите вдохновение в прошлом. Используйте его, чтоб создать будущее. Не позволяйте стыду душить вас».
Лоргар фыркнул, но в этом звуке не было злости.
— Ты цитируешь мне мои же строки, Эреб?
— В них истина, — ответил капеллан.
— Ты погружен в раздумья о Колхиде, — глаза Кор Фаэрона мерцали, отражая свет свечей.
Чем-то скрытым и неуловимым он казался Эребу пугающим. Словно ненасытный и неутоленный голод озарял глаза старика, сжирая его изнутри. Нечто абсолютно лишенное чести. — Если ты желаешь поговорить о чем-то, сын мой, — тонкая рука Кор Фаэрона опустилась на золотистое исхлестанное плечо Лоргара, — говори же.
Примарх взглянул на своего старейшего союзника, на мертвенное выражение, навсегда застывшее в его глазах. Но Лоргар видел в глубине, куда бы не смогли заглянуть другие, доброту и заботу.
Отеческую любовь к опечаленному сыну.
Лоргар улыбнулся с явной теплотой впервые за три дня и накрыл своей татуированной рукой слабые, слишком человеческие, пальцы своего приемного отца.
— Помнишь прибытие Императора? Наши сердца ликовали, что мы оказались правы. Помнишь суровое воздаяние после шести лет священной войны?