— Сир, — вмешался Эреб, — разрешите мне.
Лоргар одобрительно наклонил голову. Всегда оставаясь дипломатом, Эреб не нуждался во времени на формулирование ответа.
— Вы олицетворяете надежду Императора. Вы — его вера в лучшую жизнь и желание возвысить человечество до вершин. Вы посвящаете себя этим целям, самозабвенно и фанатично сражаясь за всеобщее благо.
В глазах примарха, столь похожих на глаза самого Императора, замерцал огонек веселья.
— Поэтично, но излишне одобрительно, Эреб. Как насчет моих недостатков? Если я не столь горделив, как Гор Луперкаль, и не столь нетерпелив, как Магнус Красный… что останется в истории о Лоргаре Аврелиане?
Маска невозмутимости Эреба дала трещину. Сомнение мелькнуло на его лице, и он бросил взгляд на Кор Фаэрона. Это движение вызвало тихий смешок у примарха.
— Да вы оба в сговоре, — он продолжал мягко посмеиваться, — не бойся моего гнева. Эта игра доставляет мне удовольствие. Она просвещает меня. Давай же, просвети меня наконец.
— Сир, — начал Кор Фаэрон, но Лоргар прервал его, прикоснувшись к лежавшей на своем плече руке приемного отца.
— Нет. Ты отлично знаешь, Кор, что я не «сир». И никогда им для тебя не был.
— В истории будет сказано, что у семнадцатого примарха была одна слабость. Его вера в других. Его самоотдача и нерушимая преданность приносили ему печаль, которую неспособно вместить сердце смертного. Он верил слишком легко и слишком сильно.
Несколько секунд Лоргар молчал, не соглашаясь и не возражая. Его плечи вздымались и опускались в такт его тихому дыханию, следы от плети обжигал пот, тонкой пленкой покрывавший его тело. Свежие ожоги на спине тоже зачесались.
Наконец он заговорил, и его глаза превратились в узкие щелки.
— Мой отец заблуждался относительно меня. Я не командующий, как мои братья. И я противлюсь этой судьбе. Я не собираюсь слепо идти по протоптанной ими дороге. Я никогда не постигну тактику и логистику столь же легко и естественно, как Жиллиман и Лев. Я никогда не овладею клинком столь же искусно, как Фулгрим и Хан. Стал ли я хуже, осознав свои недостатки? Я так не думаю.
Он вновь взглянул на свои руки. Изящные пальцы, почти лишенные мозолей — это были руки художника или поэта. Его булава — крозиус арканум из вороненого железа — была скипетром власти столь же, сколь и оружием.
— Неужели это так неправильно? — спросил он своих ближайших советников. — Неправильно идти путем провидца и искателя вместо того, чтоб стать солдатом? Откуда в моем отце такая жажда крови? Почему на все вопросы он отвечает лишь разрушением?
Кор Фаэрон сжал плечо Лоргара сильнее.
— Потому, сын мой, что он серьезно запятнан. Он несовершенный бог.
Во мраке покоев примарх впился в глаза приемного отца острым и холодным взглядом.
— Не произноси того, что собираешься сказать.
— Лоргар… — попытался начать Кор Фаэрон, но осекся под сверканием глаз примарха. В их остроте читалась просьба, а не ярость.
— Не говори этого, — прошептал Лоргар, — не говори, что мы разорвали родной мир на части столько лет назад во имя ложного поклонения. Я не смогу жить с этим. Да, Император плюнул на все, чего мы достигли как Легион, но это совсем другое дело. Ты сможешь помочиться на Завет и на ту мирную Колхиду, которую мы создали ценой шести лет гражданской войны? Ты назовешь моего отца ложным богом?
— Говорите истину, — вступил Эреб, — даже когда ваш голос дрожит.
Лоргар уронил свое вымазанное в пепле лицо на грязные руки. В этот миг Эреб и Кор Фаэрон встретились глазами. Младший кивнул старшему, и Первый капитан вновь заговорил.
— Это правда, Лоргар. Я бы ни за что не солгал тебе. Есть то, что мы все должны признать. Мы должны искупить этот грех.
— Капелланы с вами, сир, — голос Эреба добавился к голосу Кор Фаэрона, — сердце каждого жреца-воина в Легионе бьется в унисон с вашим. Мы готовы действовать по вашему слову.
Лоргар отмахнулся от их слов, сбрасывая с плеча ободряющую руку приемного отца. От этого движения заживающие рубцы на его лопатках разошлись, и по золотой спине побежали ручейки темной крови.
— Вы называете всю мою жизнь ложью.
— Я говорю, что ты заблуждался, сын мой. Только и всего. — Кор Фаэрон погрузил свою узловатую руку в кучу пепла возле Лоргара. Прах Монархии потек между его скрюченных пальцев, источая запах обожженного камня и поражения. — Мы молились ложному богу из благих побуждений, и Монархия поплатилась за нашу ошибку. Но никогда не поздно искупить свою вину. Мы очистили наш родной мир от Старой Веры, и теперь ты напуган, как и все мы: что, если Колхида процветала, следуя старыми путями и их легендами, пока мы не разорили их во имя лжи?