— Выгнать всегда успеем, — сказал тогда Иван Федорович. — Заслуга не велика. Человека из него сделать — вот это заслуга. Видно, мне самому придется парнем заняться в следующем году. Теперь уже поздно: экзамены на носу. Ведь какой способный мальчишка! Неделями в школу не ходит, не учит ни черта, а успевает же! Таких нельзя выбрасывать за борт.
Рудаков долго размышлял, кому из классных руководителей передать «норовистого парня». В это время приехал Виктор Петрович, и директор остановился на нем: молодой учитель как-то сразу ему приглянулся…
Степной по-прежнему одиноко стоял у окна спиной к Логову.
«Гордый одиночка! — глядя на него, подумал Виктор Петрович. — Лучше поговорить с ним с глазу на глаз: если и нагрубит, так никто не услышит».
Логов остановил мальчика из шестого класса:
— Вон у окна стоит ученик, да, да, Степной. Позови его ко мне.
Мальчик подбежал к Алексею, сказал. Тот, кажется, что-то небрежно бросил в ответ, но не двинулся с места и даже не повернул головы.
— Он говорит, что ему и без вас тошно, а меня к черту послал, — откровенно доложил шестиклассник.
Учитель отпустил мальчика и сам направился к Степному.
«Грубиян! Вот и потолкуй с ним. А, будь что будет!» — И вдруг, подойдя к Степному, Виктор Петрович совершенно неожиданно для себя произнес:
— Алексей, здравствуйте. Вы получили тетради?
— Нет, — растерянно ответил ученик, для которого такой вопрос тоже был неожиданным. Он ожидал, что его, как обычно, отчитают за дерзость или станут допрашивать, почему он вчера не был в школе, хочет ли он учиться и тому подобное.
— Так возьмите, иначе вы можете остаться без тетрадей. — Не приглашая ученика, Логов направился в библиотеку, расположенную тут же в вестибюле. — Соня, выдайте Степному тетради, — обратился учитель к худенькой белокурой девушке за окошком и зашагал прочь.
«Для начала и это неплохо, — размышлял Виктор Петрович. — Я чувствую, что приказывать ему нельзя. С ним нужно завязать дружбу, конечно без панибратства, как со всеми ребятами. Да, да, пусть он увидит, что я отношусь к нему так же, как к остальным…»
Однако в тот же день Степной вынудил учителя забыть о дружбе.
Не успел Виктор Петрович на следующей перемене спуститься в учительскую, как его догнал староста Володя Светлов.
— Виктор Петрович! — зачастил мальчик взволнованно. — Там Степняк, фу, Степной и Гулько повыгоняли всех из класса и стулом дверь заложили. И Храмова не выпускают. Он там плачет. Мы стучали, да не открывают.
Логов поспешил наверх. У дверей его класса толпились ребята. Дежурные семиклассники пытались оттеснить собравшихся, но толпа все прибывала.
В классе, закрытом изнутри, слышался смех и крики:
— Ишь, раскабанел! Надо физкультурой заниматься. Лезь на окно!
Виктор Петрович постучал в дверь.
— Немедленно откройте! — громко сказал он.
— Чего? — отвечали из класса. — Нам некогда…
— Брось, я Виктору Петровичу скажу! — донесся плачущий голос Храмова.
— Кому хочешь говори! Ну-ка, делай упражнения. Слышишь! А то вниз полетишь.
На стук учителя больше никто не отзывался.
«Как же быть? — Логов метался возле двери. — Что они там делают?»
Что делалось в классе, было видно со двора, где собралась почти вся школа.
На подоконнике открытого окна в одних трусах стоял Храмов и делал упражнения. Гулько сидел на карнизе, зычно командовал:
— Вдох! Выдох! Р-раз! Два!
Степной, сидя на другом окне, в такт команде бросал на землю брюки Храмова, тужурку, башмаки…
Толпа внизу покатывалась со смеху.
— Чего собрались? — вдруг загремел в коридоре директорский бас. Ученики расступились. — Марш отсюда! А ну, кто там, отворяй! — Иван Федорович с такой силой потряс дверь, что стул свалился.
В классе был один Храмов.
— Удрали, наглецы! — Директор выглянул в окно, за которым чернела пожарная лестница. — Ну, даром эта штука им не пройдет!
Домой учитель вернулся сумрачным и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Долго лежал он совершенно неподвижно, с открытыми остановившимися глазами, почти без мыслей (впечатления первых дней работы были слишком богаты и разнообразны, чтобы сознание могло сразу их переварить). Но чувства давно сложились: острый до боли стыд перед учениками за обидные, глупые ошибки на первом же уроке, жгучее недовольство собой и тревога за будущее. А тут еще эта история со Степным и Гулько!