«Ведь какая красавица! — подумал Иван Федорович, невольно задерживая на девушке взгляд. — А вот работа у нее что-то не клеится, хотя и третий год… Виктор Петрович, тот покрепче, главное, любит свое дело. Из него выйдет толк. Хотел я их поженить, да, видно, дела не будет».
— Вот что у меня. — Тамара Львовна развернула ноты. — Видите. Это все для солиста в сопровождении фортепьяно. И это. А для хора я ничего не нашла.
Ольга Васильевна со смущенной улыбкой перелистала несколько страниц.
— К сожалению, я ничего не смыслю в нотах. Вам, друг мой, следует обратиться во Дворец культуры. Там большой хор, опытный руководитель, и нужные ноты, конечно, есть. А я, что я? Знаю только, что в хоре бывает несколько голосов — и все.
— Верно, — подхватил директор, — зайдите во дворец. И потом, Тамара Львовна, у вас очень мало ребят. Мобилизуйте-ка старшие классы. Басы, басы! Верно вам говорю. Представьте, например, что я запел у вас моим несравненным басом. Как выиграл бы весь хор! — Рудаков рассмеялся так громко, что пианино ответило ему низким гулом басовых струн. — Ну, Ольга Васильевна, пойдемте дальше?
Заметив, что Иван Федорович и Ольга Васильевна удалились, дети гурьбой повалили в зал. И вскоре звуки пианино и детские голоса снова разносились по зданию школы.
Медленно шагая вдоль классов, директор задумчиво глядел себе под ноги. Раза три он одобрительно кивнул головой и улыбнулся, видимо радуясь какой-то своей мысли. Грекова тоже молчала. В подобных случаях она не любила спрашивать, а ждала, когда собеседник сам начнет разговор.
— Ольга Васильевна, — заговорил Рудаков, — вот мы были сейчас у наших физкультурников, радистов, хор слушали, да и другие кружки. У нас везде и всюду работой руководят учителя. Как, по-твоему, правильно это?
Грекова слегка наклонила голову и вскинула брови, что она делала всегда, когда затруднялась ответить сразу. Потом сказала:
— Разумеется, неправильно.
— И я считаю, что неправильно! — горячо продолжал Рудаков, как будто спорил со своей собеседницей. — Мы вредим ученикам нашими назойливыми «делай так, а так не делай», «вот тебе, деточка, готовый план — выполняй». Ведь это уже не руководство получается, а какое-то, понимаешь, вождение за ручку. Мы думаем, мы намечаем, мы организуем… А ребята? Им нечего делать! Откуда же у них инициатива творческая возьмется, когда мы сами душим ее?
— Вот именно!
— Да, да, мы сами растим их пассивными людьми, иждивенцами, которые самостоятельно шага сделать не могут! А от иждивенца до паразита недалеко. Что, не так?
— И до отщепенца, что в стороне от коллектива стоит, — добавила Грекова.
— А почему стоит в стороне? Потому что мы не всех ребят к общественной работе привлекаем: у одного, понимаешь, десять нагрузок, а у десяти — ни одной.
— Очень резонное замечание. Но привлекать мы еще как-то умеем, а вот у в л е ч ь работой — с этим у нас просто беда. В общем, Иван Федорович, вопрос такой, что походя не решишь. Нужно серьезно все обдумать и с товарищами посоветоваться.
— Да, на следующей неделе соберу народ.
Дверь класса, возле которой остановились Иван Федорович и Ольга Васильевна, на секунду приоткрылась. Из нее выглянула вихрастая мальчишечья голова, сделала большие глаза и исчезла. В классе послышался возбужденный шумок, потом стало тихо.
— Здесь, мне помнится, обычно Виктор Петрович бывает, — сказала Грекова.
— Да, да, — подтвердил Рудаков.
В классе работала редколлегия школьного литературного журнала.
На партах и подоконниках лежали многочисленные листы бумаги, исписанные и неисписанные, разрисованные и обведенные рамками, вырезки из журналов и газет, цветные карандаши, краски, кисти. На учительском столе стояла пишущая машинка. Маруся Приходько, девочка из класса Виктора Петровича, сосредоточенно била одним пальцем по клавишам и улыбалась каждой появляющейся букве. За партами сидело еще несколько ребят. Заведующий отделом прозы, девятиклассник Юрий Герасимов, рослый загорелый парень с крупными чертами лица, догрызал уже второй карандаш, редактируя критический обзор журнала. Лирический поэт Вася Зуйкин сидел, наклонив над тетрадью лицо, густо усыпанное веснушками. Иногда он вскакивал и взволнованно ходил по классу. Володя Светлов, высунув от усердия кончик языка, заканчивал иллюстрацию к рассказу четырнадцатилетнего юмориста Вени Рыжкина, который прыгал от восторга за его спиной.
Виктор Петрович правил стихи.
Когда директор и парторг вошли в класс, все встали.
— Здравствуйте, любимцы муз! — шутливо приветствовал кружковцев Иван Федорович, пожимая руку Логова.
Ребята ответили на приветствие и шумной толпой окружили вошедших.
— Иван Федорович, большое вам спасибо от всех нас за машинку! — сказал Герасимов. — Мы второй номер уже не пишем, а печатаем. Толково получается!
— Вот посмотрите! — Девочка, которая до этого сидела за машинкой, протянула директору первый экземпляр редакционной статьи.
— Сами печатаете? — спросил Иван Федорович, не спеша оценивать работу.
— Эту еще не сама печатала, — смущенно отвечала восьмиклассница. — У меня пока плохо выходит.
Все подошли к столу и стали рассматривать в машинке новую закладку, где отдельные буквы перебивались по нескольку раз, а в середине слов попадались тире и вопросительные знаки, исправленные карандашом.
— Ну что ж, — одобрительно наклонил голову директор, — две последние строчки напечатаны без ошибок. Уже хорошо. Я так не сумею.
— Иван Федорович, не создать ли нам курсы машинописи? — спросила Ольга Васильевна.
Ее предложение поддержали все:
— Добро!
— Правильно!
— Факт! Анна Васильевна хорошо печатает. Вот и пусть учит девочек.
Так и решили. Тут же, в классе, на курсы записалось пять человек.
Иван Федорович между тем уже сидел за партой и внимательно просматривал очерки, рассказы и стихи, намеченные к печати. Юные авторы с тревогой и любопытством поглядывали на него: директор неплохо разбирался в литературе и был взыскательным критиком. Однако Иван Федорович с видимым удовольствием читал страницу за страницей, и вдруг он громко рассмеялся, как смеются люди, привыкшие открыто и непосредственно выражать свои чувства.
— А подать сюда Веню Рыжкина! — сказал Иван Федорович, поднимая на ребят смеющиеся глаза. — Ай да молодец! Честное слово, молодец! Ну, присядь поближе.
Веня Рыжкин, низкорослый, коренастый паренек, с круглым лицом и озорными искорками в черных зрачках, смело подошел к директору, сел рядом.
— Сам писал?
— А кто ж за меня писать будет! Конечно, сам.
— Гм, недурно… А сюжет откуда взял?
— Как откуда? Из жизни. Надуманные ситуации, высосанные из пальца образы никогда не станут живыми. Это же главный закон искусства.
— И тут не подкопаешься! — Иван Федорович довольно потер руки и с улыбкой оглянулся на окружающих. — Ну, Рыжкин, а как ты сам оцениваешь свой рассказ?
— Как сам оцениваю? Рассказа-то еще нет, а то, что написано, никуда не годится. Все нужно менять.
— Сколько ты над ним работал?
— Полтора года и еще столько придется.
— Вот как! Твой отец, по-моему, шахтер.
— Да, навалоотбойщик.
— Кем же хочешь быть?
— Я не только хочу, а буду корреспондентом газеты.
— Правильно, сынок! Так и держи, не сворачивай.