— Ему нет места среди нас! Пусть идет куда хочет.
В классе стояла напряженная тишина. И вдруг кто-то из мальчиков сказал:
— Точно как наш Степняк!
Все задвигались, зашумели, оглядываясь на Алексея. А тот лишь презрительно улыбался.
Учитель как будто ничего не заметил. После глубокой паузы он взволнованно продолжал рассказ о том, как гордый сын орла убил девушку, как люди, потрясенные невиданным преступлением, долго искали и, наконец, нашли для гордеца страшную казнь: они оставили юношу свободным и одиноким, назвав его Ларрой, что значит «отверженный, выкинутый вон».
Ребята сначала не поняли, в чем состояла тяжесть этого наказания, но конец знаменитой сказки объяснил им все.
Виктор Петрович умолк и некоторое время стоял неподвижно. Потом он обратился к ученикам:
— Я вижу, что сказка вам понравилась.
— Еще бы! — отвечал класс. — Замечательная сказка! А кто ее написал?
Учитель улыбнулся:
— Вот это я хочу спросить у вас.
Одни пожали плечами, другие задумались. Лишь несколько человек подняли руки, и выше всех Володя Светлов.
— Скажите, Светлов.
Мальчик вскочил, как на пружинах.
— Эту сказку написал великий пролетарский писатель Алексей Максимович Горький. У него есть несколько рассказов под заглавием «Старуха…», старуха, кажется, Изгиль…
— «Старуха Изергиль», — поправил учитель.
— Ага, Изергиль. Точно! Там и про Данко рассказывается.
— Молодец, Светлов! Садитесь. Рассказ о Данко нам пригодится. Вы пока вспоминайте его. Я вас еще вызову… Ну, а теперь поговорим о Ларре. Какое мнение о нем сложилось у вас?
Поднялись десятки рук. Первое слово учитель дал Гале Минской.
Минская, черноволосая и смуглая девочка, отличница с первого класса, всегда во время уроков сосредоточенно глядела в книгу или тетрадь, только в случае крайней необходимости поднимая глаза на доску. Она постоянно что-нибудь помечала, записывала, подчеркивала и, казалось, ничего не слушала. Но ее можно было спросить в любое время, и всегда она отвечала верно, основательно и без поспешности.
— Конечно, поведение Ларры мы не можем считать хорошим, — как всегда, неторопливо заговорила девочка. — Он очень горд и любит только себя. Это настоящий эгоист, который считает себя лучше всех в мире, а других людей не признает. Хотя в Ларре есть и положительные качества, например смелость, большая сила, ну, и еще… он в общем красивый, но эти качества никому не приносят пользы, а, наоборот, вредят. Таким людям нет места в обществе. Вот и все.
— Хорошо! — Виктор Петрович одобрительно наклонил голову. — Кто еще? Светлов, пожалуйста.
Староста класса Володя Светлов был худеньким парнишкой, быстро идущим в рост, как молодой стебель; его крупная стриженая голова со смуглым лицом и юркими черными глазами постоянно вертелась. Когда Володя отвечал урок, он переминался с ноги на ногу и размахивал руками.
— Галя правильно сказала, — начал мальчик горячо, — Ларра эгоист! Конечно, эгоист, раз он ни с кем не считается, а только себя любит. Советские люди не должны быть такими. Они должны жить и работать, чтобы всем помогать, в общем всему народу, а не только себе. А вот ты, Алеша (Володя обернулся к Степному), ты все делаешь, точно как Ларра: он не признавал старших и вообще людей — и ты тоже; он гордым — и ты гордый, — вот прямо все точно, как будто про тебя писали. И еще: Ларру люди от себя прогнали — и тебя, наверно, скоро из школы выгонят. Хоть и сказка, а здорово похоже! Вот Данко совсем не такой…
— Данко?
— А кто это? — зашептали ребята.
— Светлов, расскажите нам о Данко, — предложил мальчику Виктор Петрович.
Володя коротко передал содержание легенды и продолжал:
— Данко любил свой народ в тыщу раз больше, чем себя. Это настоящий герой, ее то что Ларра. Он сам умер, да зато целое племя от смерти спас.
…А Степной улыбался по-прежнему и часто зевал (именно тогда, когда на него обращали внимание). Но эта его улыбка и эти зевки не могли скрыть от Виктора Петровича некоторое беспокойство, охватившее ученика. Волнующий рассказ, как будто в самом деле написанный не о Ларре, а о нем самом, справедливые упреки товарищей заставили Алексея взглянуть на себя иными глазами. И если юноша продолжал молчать и презрительно улыбаться, то уже не потому, что отрицал свои ошибки, а потому, что нельзя было так скоро исправить их и стать другим человеком.