Если эти картины — а было их очень много — начинались по-разному, то кончались они все одинаково. Но, несмотря на то, что все они кончались одинаково, Виктору Петровичу не надоедало думать об одном и том же. Напротив, именно это одинаковое больше всего было приятно ему.
Виктор Петрович вздохнул и снова принялся за тетради.
Быстро летело время. Уже поредели огни в окнах домов, уже зароились на улицах светлячки шахтерских лампочек (близилась ночная смена), а учитель все сидел, склонившись над столом, хотя красный листок календаря с утра твердил об отдыхе. В полночь Виктор Петрович почувствовал, что у него болят глаза, голова стала тяжелой, интерес к ученическим сочинениям почти пропал. Логов несколько раз ловил себя на том, что прочитывает фразы механически, не вникая в их смысл и не замечая ошибок.
«Довольно! — сказал он себе и бросил карандаш. — Пустая трата времени. Сколько ж я их…»
Он пересчитал проверенные тетради: тридцать одна работа за шестнадцать часов.
«Так медленно… А ведь у меня этих сочинений вон какая гора, сто тридцать штук! Когда ж я их все проверю? И так уже, кажется, почти не сплю… Да, трудновато…»
ГЛАВА 23
Близились Октябрьские торжества.
Город похорошел: на фасадах зданий, на воротах и в аллеях парка укрепили портреты вождей, плакаты и флаги; а вечерами, бросая отсвет на низкие облака, рассыпалась огнями многоцветная иллюминация.
Дети начинают праздник раньше взрослых. И Виктор Петрович на уроках видел, что хотя ребята и слушают его и как будто записывают правила, но в мыслях у них уже не придаточные предложения и не причастный оборот.
Утром седьмого ноября, до начала демонстрации, Логов сел побриться. Закусив перед зеркалом нижнюю губу, он принялся скоблить лезвием свой узкий подбородок.
«Тощий ты, брат, Виктор Петрович, — рассуждал сам с собой учитель. — И лысеть начинаешь. Скоро твой просвещенный лоб утратит последние остатки декоративной растительности, на макушке у тебя образуется целая танцплощадка, и, к удивлению своих учеников, ты примешь вид облупленного яйца. Когда ты войдешь в класс…»
— Витя! Вам телеграмму принесли! — вдруг крикнула через дверь Митревна.
— Что? От кого?
Виктор Петрович выбежал в переднюю и выхватил у почтальона синий телеграфный бланк.
— От Светы!.. Ох, простите, пожалуйста! Спасибо. Что? А-а, расписаться…
«Витя, поздравляю Великим Октябрем.
Желаю счастья, здоровья, успехов.
До скорой встречи. Твоя Светлана».
«До скорой встречи?! Да, так и написано: «До скорой встречи. Твоя Светлана». Значит, она сама приедет, м о я Светлана! Приедет! Скоро!..» — Виктор Петрович все читал и перечитывал телеграмму, хотя уже знал ее наизусть.
Наспех закончив бритье, Логов быстро оделся и пошел в школу.
Во дворе начинали собираться дети, веселые, шумные, нарядно одетые. Виктор Петрович отыскал своих учеников и поздравил их с праздником. Те, окружив учителя, хором поблагодарили его и, в свою очередь, поздравили с праздником.
— Виктор Петрович, а мы читали ваш фельетон! — сказал Светлов.
— Здорово вы про Гулько написали!
— Семка и на демонстрацию не пришел: стыдно небось показаться, — заметил Федотов, оглядывая двор через головы ребят.
— Так ему и надо, — ухмыльнулся Вадик Храмов, — в газету попал! Теперь все над ним смеяться будут.
Учитель посоветовал:
— А вы не смейтесь и других останавливайте. Ошибиться может любой из нас. И Сема, конечно, нехорошо делал, но теперь исправится.
Храмов надулся и отошел.
— Виктор Петрович, вы и раньше писали в газеты? — спросила Люба Поярцева.