«А ведь он чувствует ритм», — заметил учитель.
На перемене Алексей впервые за все время подошел к Виктору Петровичу.
— Я не понял, что вы там объясняли, — сказал он сквозь зубы.
Логов с дорого стоившим ему спокойствием отвечал:
— Останьтесь после уроков.
— И я останусь!
— И я! — раздалось несколько голосов.
Алексей нахмурился и отошел.
— Пожалуйста, ребята, — сказал Виктор Петрович. — Вы тоже не поняли? Сегодня после уроков я буду здесь…
Вечером Логов направился в свой класс, чтобы провести дополнительные занятия. За партами сидели Сережа Федотов, Вадик Храмов и Маруся Приходько. Степной не остался…
ГЛАВА 25
Ольга Васильевна как-то сказала Логову:
— Для учителя, друг мой, очень важно постоянно держать в поле зрении весь класс, никого не выпускать из виду. Нельзя, к примеру, заниматься сначала Степным, а потом Храмовым, нельзя забывать о хороших учениках, когда есть плохие. Всегда, обо всех вместе и о каждом в отдельности должны вы заботиться, друг мой!
Виктор Петрович хорошо запомнил эти слова.
«В самом деле, — размышлял он, — я начал увлекаться Степным, забывая о других ребятах. Вовремя она меня предупредила. А Храмовым пора заняться… И Светловым тоже. Они друзья, и такие разные. Что же сближает их?»
Светлов и Храмов действительно были друзьями, хотя ни в характерах, ни в интересах, ни в развитии, казалось, не имели ничего общего и жизнь одного проходила совсем не так, как жизнь другого.
Когда Светлов проснулся и спустил ноги на холодный пол, вздрагивая всем телом, Храмов еще слюнявил во сне подушку.
— Ма! — крикнул Володя и выбежал в кухню.
Но матери уже не было: рано утром она всегда спешила в детский сад, где оставляла до конца работы Володину сестренку Леночку.
Мальчик покачал головой, потянулся и стал делать зарядку. Сначала он двигался медленно и вяло, но потом размялся и начал прибавлять к упражнениям такие выверты и выкрутасы, каких не найдешь ни в одном гимнастическом комплексе.
— А теперь приступим к водным процедурам, — сказал Володя и ногой распахнул дверь в холодные щелистые сени.
— У-уф! — вырвалось у мальчика, но он, фыркая и отплясывая над тазом, все-таки умылся до пояса. — Бр-р-р! Вот холодина! Треба дров нарубить. Климат в хате как на льдине у папанинцев.
Володя быстро оделся, выбежал во двор и, достав из сарая сучковатый чурбан и колун, принялся за работу.
— Батарея, огонь! — приговаривал он и со всего маху рубил колоду. — Р-раз! А-а, не сдаешься? Ну-ка еще!.. Огонь!
А Вадик тем временем еще спал в теплой комнате, и мать, подходя к нему в третий или четвертый раз, умоляющим голосом просила:
— Вадик, детка! Ну, вставай! Когда же ты уроки будешь делать?
— Отстань! — огрызался Вадик. — Когда да когда… Сказал, встану — и встану!
— Ну, поспи, поспи, сынок, только не сердись… Это все Виктор Петрович! Учитель-то без году неделя, а какой самоуверенный тон! (Эльвира Сидоровна никак не могла простить Логову тот разговор, что был еще в августе.) Разве можно столько задавать? Ребенок должен спать нормально…
Володя уже успел нарубить дров, уже сбегал за водой, растопил печь и уселся за стол читать историю, одновременно отхлебывая из кружки им же согретый чай, а Вадик только собирался вставать. Храмов долго потягивался в постели, щурил на свет опухшие глаза. Потом он взял со стола затрепанного «Барона Мюнхгаузена» и, не вставая, принялся читать. Мальчик пролежал бы так еще час и два, если бы не вошла мама.
— А, проснулся, книжничек мой, пухлянтик мой маленький! — ласково заворковала Эльвира Сидоровна, склоняясь, над сыном. — Ну, поцелуй маму.
Вадик вместо поцелуя подставил матери свою тугую щеку.
— Му-утик, — капризно протянул он, пряча лицо в подушку, — принеси-и поку-ушать.
— Нет, ты, Вадим, вставай? Умоешься, тогда сядешь кушать.
— А я хочу ту-ут.
— Лежа, детка, вредно кушать. Тебе же папа говорил?
— Ну, тогда я совсем не буду! — обиженно пробурчал мальчик и отвернулся к стене.
— Что ты! Что ты! Разве можно не кушать! — засуетилась мать.
И у Вадикиной кровати скоро появилась тумбочка с обильным и вкусным завтраком. Здесь были пухлые булочки, печенье, бублики, масло, варенье и вместительная чашка какао.
Через минуту Вадик, аппетитно, чмокал и чавкал, а мать сидела у его ног и непрестанно говорила:
— Вот маслица скушай. Смотри, какой румяный бубличек! Тебе налить еще какао?
Пока Храмов завтракал, умывался и одевался, Светлов успел решить все задачи по алгебре и сделал два упражнения по русскому языку. Писал он хотя и быстро, но старательно, рассуждая сам с собой, произнося, вслух или даже напевая отдельные фразы. Ему нравилось наблюдать, как под его рукой вырастали длинные ряды цифр, бежали строчки, как упражнения с пропущенными или недописанными словами преображались в стройный, содержательный рассказ.