Наконец, когда Володя выполнил все задания и аккуратно вложил в полевую сумку (это была единственная измять погибшего на войне отца) тетрадки и книжки, Вадик сел за уроки.
Историю он сразу отложил в сторону.
— Там и учить нечего.
Потом он заглянул в алгебру, но, не дочитав даже условия задачи, плаксиво заголосил:
— Му-утик, задача не получается.
Прибежала мать.
— Ну и учителя! — возмущалась Эльвира Сидоровна. — Не объяснят, как нужно, а требуют. Надо с вашим директором обсудить этот вопрос. Что тут у тебя не получается?
И мама с грехом и с ошибками пополам решила за сына задачи.
Оставался русский язык. Вадик нашел в сборнике заданные упражнения. Они показались ему слишком длинными. Мальчик осторожно, чтобы не слышала мать, вырвал листы и поспешно сунул их в карман.
— Вадим, уже двенадцать, — раздалось из-за двери. — Ты все сделал?
— Ага, — отвечал Вадик, небрежно запихивая в портфель учебники вместе с «Бароном Мюнхгаузеном». — Я сейчас пойду: у нас собрание.
— Погоди, погоди! — встревожилась Эльвира Сидоровна. — Я тебе завтрак заверну.
— А, не хочу.
— Как можно! Сейчас не хочешь — потом захочешь. На, спрячь в портфель. Да не раздавай кому попало: друзья-то все хороши, пока им даешь, а как у них попросишь…
В дверь кто-то постучал.
— Войдите! — крикнула Эльвира Сидоровна.
На пороге появился Володя с книгами в руках.
— Здравствуйте! — улыбнулся мальчик. — Я вот принес…
— Не испачкал? — Женщина внимательно осмотрела книги.
— Нет. Я всегда руки мою, когда читать сажусь. Эльвира Сидоровна, а вы дадите мне «Войну я мир»? Я аккуратно.
— Ну, возьми, только чтоб чистую вернул.
Женщина вышла, а Вадик тем временем шепнул на ухо товарищу:
— Я сказал, что у нас собрание. Ты молчи!..
— Ладно, — кивнул Володя. — Пошли ко мне, штуку одну покажу.
— Нет, я лучше в «Динамо». Там ножички мировые и марки.
Вернулась Эльвира Сидоровна.
— Вот первый том. Прочтешь — возьмешь еще.
— Спасибо.
— У вас что, собрание сегодня?
— Да… — замялся Володя. — До свидания.
Мальчики вышли вместе. Светлов поспешил домой, а Храмов — на улицу.
Володю ждала срочная работа: Виктор Петрович поручил ему нарисовать портрет Пушкина.
Мальчик уже несколько дней честно трудился над рисунком и теперь хотел закончить его. Он развернул и приколол к столу большой лист отличного ватмана, весь испещренный на первый взгляд небрежными и беспорядочными штрихами. Но издали среди этих штрихов уже можно было различить верно схваченные формы головы и лица.
Часто глядя в книгу, где был напечатан портрет, мальчик быстрыми и легкими движениями карандаша наложил первую грубую тушевку. Отошел. Прищурился. Кое-где уточнил контуры и стал усиливать тени. Скоро на бумаге сгустились и окрепли смелые штрихи, потом, как-то вдруг, после нескольких удачных нажимов графита, прояснились черты великого поэта и что-то живое сверкнуло в глазах.
Володя уже не смотрел в книгу. Настоящее вдохновение водило его рукой, послушный карандаш как будто сам находил на бумаге те места, где нужно было оставить то резкую, то мягкую, то чуть заметную линию. Сердце мальчика радостно стучало, в глазах разгорался огонек.
Все было хорошо в портрете. Лишь тени оставались какими-то плоскими. Светлов разглядывал рисунок и вблизи, и на расстоянии, и через кулак, сложив трубкой пальцы, но так и не определил своей ошибки. Мальчик задумался. Потом он достал альбом с открытками и вырезками из журналов, которые собирал уже несколько лет и не променял бы даже на морской кортик в ножнах, что по секрету показывал ему Храмов. Володя перелистал альбом и остановился на автопортрете Серова. Он стал внимательно изучать тени и вдруг обнаружил, что они не везде были одинаковы: чем ближе к свету — тем гуще тени, чем дальше от света — тем они бледнее.
Светлов схватил резинку, подбежал к портрету и широкой полосой снял карандаш с правой стороны лба, под глазами и на нижней части подбородка. Отошел. Взглянул. Лицо вдруг стало выпуклым. Когда же в других местах мальчик еще усилил тени, оно как будто выдвинулось вперед и отделилось от бумаги.
— Ай да Светлов! Ай да сукин сын! — в восторге закричал Володя, переделывая на свой лад слова, сказанные когда-то Пушкиным, и пустился перед портретом в пляс. Но, взглянув на ходики, он спохватился: до звонка на урок оставалось шесть минут. Мальчик снял портрет, свернул его в трубку и, подхватив сумку с книгами, что было духу помчался в школу.