ГЛАВА 27
Большой зал Дворца культуры был наполнен, переполнен, забит нахлынувшей со всего города публикой. Люди сидели и стояли везде, где нашлось для этого хоть маленькое местечко.
Виктор Петрович вбежал в вестибюль с третьим звонком.
«Черт возьми, уже начало! — досадовал учитель. — За сцену теперь не пройдешь».
За кулисы Логова действительно не пустили, и он пошел в зал. Народу было столько, что пробраться на свое место в четвертом ряду нечего было и думать. К тому же свет скоро погас.
Виктор Петрович кое-как протиснулся к стене, прислонился спиной к холодному мрамору и задумался. Молодая послушная память вернула его в приморский городок, где они со Светланой в прошлом году гостили у ее родственников: рыбацкий домик на самом берегу; во дворе — перевернутый каюк и весла, сети, подвешенные для просушки на блоки; за двором — песчаная отмель и сухая тропа на воде — каменный мол, по которому они уходили далеко в море. Солнце, ветер и волны…
Когда на занавесе сошлись лучи фонарей, заплескались аплодисменты, и в их прибойном грохоте расступилось синее море бархата.
На сцену вышел конферансье. Он с профессиональной легкостью раскланялся перед публикой и начал программу:
— Всякий раз, когда я открываю концерт…
И посыпались остроты, не всегда новые и умные, хотя все они выдавались за первый сорт. Порой зрители смеялись не над шутками конферансье, а над ним самим, но он все принимал за чистую монету.
Потом на сцену стали выходить исполнители.
Виктор Петрович напряженно вглядывался в лица актрис, но Светланы среди них не было.
«Неужели я ошибся? — с болью разочарования думал он. — Нет, она здесь! Я чувствую, что она здесь!»
Концерт между тем продолжался. Вздыхала одинокая гармонь, прифронтовой лес осыпался грустными звуками, веселым струнным перезвоном приплясывал «Крыжачок». И от этих разнообразных и полных звучаний на душе становилось так светло, что сама грусть была похожа на радость.
— Алябьев, «Соловей». Исполняет солистка хора областного Дома медработников Светлана Полонская, — объявил, наконец, конферансье.
К рампе приблизилась невысокая светловолосая девушка в длинном бархатном платье. Лицо Светланы горело от волнения, сочные, немного пухлые губы были приоткрыты, неровно дышала высокая грудь. Но скоро девушка собралась с духом и улыбнулась. В ее синих глазах сверкнул бойкий и лукавый огонек. И хотя никто из присутствующих, кроме Логова, не знал певицу и никогда не слышал ее голоса, все аплодировали ей. Нет, пожалуй, не ей принадлежали пока овации зрителей, а молодости и красоте, которые она олицетворяла.
Но вот встрепенулись пробужденные струны. Ожидая нужного такта, певица задумчиво смотрела в зал. Потом она запела:
Ее сопрано, чистое и гибкое на всех нотах, в первое мгновение звучало еще не на полную силу: казалось, певица сдерживала себя. Когда же в мелодии зазвенела соловьиная трель, голос оживился. Жажда счастья, горячий призыв и радостное ожидание встречи с любимым — все гармонически сливалось в нем.
В театр, за стенами которого чахла промокшая осень, вдруг донесся шорох листвы, дыхание майской ночи, окованной лунным серебром, вернулась чья-то далекая юность…
А голос постепенно крепчал, разгорался, взлетал все выше и выше и, наконец, достиг такой высоты, что струны рояля вынуждены были замолчать. И вот последние бурные звуки песни, и зал до краев наполнился рукоплесканиями.
Они встретились в антракте за кулисами.
— Света!.. — сказал Виктор Петрович одно только слово, но сказал это слово так, что в нем отразились все его чувства.
Девушка молча прильнула к руке Логова своей щекой. Ей и вовсе не нужно было ничего говорить, потому что она уже все сказала там, в зале.