— Ты хоть разденешься или?..
И вдруг по лицу Виктора Петровича она увидела, какой ценой досталось ему то спокойствие, которое обидело ее.
— Родной мой, прости! — воскликнула девушка и, подбежав к Логову, взяла его за руку. — Пойдем! Пойдем же сюда!
Она ввела Виктора Петровича в комнату и стала целовать его в щеки, в губы, в лоб, не замечая того, что дверь осталась открытой и по коридору ходили люди.
— Я глупая! — говорила Светлана. — Я несправедлива к тебе… Прости меня!
— О чем ты?
— Я скверно о тебе подумала, когда ты остался там… Не нужно вспоминать об этом! — И Светлана снова прильнула к Логову, и он, пьянея от счастья, чувствовал всем своим существом волнующую теплоту ее молодого упругого тела.
— Я больше никуда не пущу тебя! Ты останешься со мной! — говорил Виктор Петрович.
— Да, да, хорошо… — шептала девушка. — Я сама хочу… Только ты не знаешь одной новости.
— Какой новости?
— Хорошей, родной мой, очень хорошей!
— Так скажи!
— Меня посылают в консерваторию. В Москву!
— В Москву?
— Да. После смотра меня и еще троих отобрали.
— Что ты говоришь! Света, поздравляю!
— Спасибо.
— Это же замечательно! Да, но ты уедешь…
— Осенью… Ты будешь меня ждать?
— Бессовестная! Что ты говоришь!
— И будешь приезжать ко мне?
— Замолчи!
— А сказать тебе еще что-то?
— Скажи.
— Не скажу! Сам догадайся.
— Не знаю, смогу ли догадаться, но я тоже хочу тебе что-то сказать.
— Тогда ты говори первый.
— Света, я, конечно… ты сама должна решить. Но я хочу, чтобы ты — понимаешь? — чтобы ты поехала в Москву… моей женой… — Виктор Петрович схватился руками за голову и боялся взглянуть на Светлану: так страшно стало ему то, что он сказал.
«Зачем я это делаю? — упрекал себя Логов. — Может быть, она не настолько меня любит. Ведь я самый обыкновенный, а она талант. Она там встретит лучших людей и будет жалеть… Зачем я навязываюсь?»
И Виктору Петровичу сделалось еще страшнее от того, что он подумал.
А Светлана чуть слышно прошептала:
— Ты угадал.
ГЛАВА 28
У Логова не было первых часов, но он пришел в школу рано, чтобы посетить урок Ивана Кузьмича.
Стрелец уже сидел в учительской.
— Здравствуйте, Иван Кузьмич!
— Мое почтение, Виктор Петрович.
— Вы разрешите мне пойти к вам на урок?
— С полным моим удовольствием, Виктор Петрович!
— Вы сейчас к моим?
— Да, да, к вашим. Великолепный становится класс! Бывает, конечно, что и шумят и пошаливают, но на то они и дети. А работают хорошо, работают хорошо… Виктор Петрович, будьте настолько добры, закройте форточку.
— А не душно?
— С пару, как говорится, костей не ломит. А сквозняк, знаете ли, может прохватить — и не заметишь. Вам-то, молодым, это что с гуся вода, а вы с мое поживите. Годы, милый мой, не те.
Логов захлопнул форточку.
— Покорно благодарю. — Иван Кузьмич вынул из портфеля свой термос, налил в стаканчик чаю. Потом он взял из аптечной коробки пилюлю, положил в рот и запил чаем. Все это он делал не торопясь и с таким видом, будто совершал какой-то торжественный обряд. — Вот и прекрасно! Вот и прекрасно! А то, понимаете ли, на улице сырость и здесь сквозняки…
В учительскую своей торопливой походкой вошел заведующий учебной частью, поздоровался.
— Я к вам на урок, Иван Кузьмич, — сказал он и, не останавливаясь, так быстро проскользнул в кабинет директора, что Стрелец не успел даже рта раскрыть. Но не прошло и минуты, как он вернулся говоря: — Ваш план?
— Есть, есть! Видно, я сегодня именинник: Виктор Петрович тоже ко мне идет. — Иван Кузьмич порылся в своем огромном портфеле и, не найдя нужной тетради, стал выкладывать на стол промасленные свертки, вероятно с завтраком, книги, перчатки, тетради, кашне.
— Вы и на уроке так ищете? — спросил Заруцкий.
Логов отвернулся, чтобы скрыть невольную улыбку.
— Что вы! Что вы, Валерий Дмитрич! — испуганно запротестовал Стрелец. — Ведь приготовил… А, вот он!
Заруцкий просмотрел план, что-то быстро записал в блокноте.
Со звонком все трое пошли в класс.
Ребята уже были на своих местах, перед ними лежали на партах тетради, карандаши, линейки, циркули, транспортиры — все нужное для урока геометрии.
Поздоровались. Валерий Дмитриевич и Виктор Петрович заняли последние парты. Иван Кузьмич встал за столом и звучным взволнованным голосом (не таким, каким он говорил в учительской) сказал: