Степной спрыгнул с подмостков прямо в зал и вышел за дверь. Он долго бродил по гулким пустым коридорам.
«…Что эти кретины понимают в стихах! — негодовал юноша. — Тоже мне «ценители»! И на кой черт я полез туда? Перед Любкой хотел пофасонить… А играет она классически! Вообще замечательная девчонка…»
Издали доносились звуки радиолы, веселые голоса и смех.
«Танцуют. — Степной презрительно скривил губы. — Обывательщина, буржуазные предрассудки… Интересно, с кем она?»
Алексей пошел к залу. На повороте коридора ему встретилась Галя с большой кожаной сумкой в руках. Через плечо девочки была переброшена широкая повязка «Почта».
— Леша! — крикнула Минская. — А я тебя ищу.
— Иди ты… — сквозь зубы процедил Алексей.
— И совсем неумно! — Галя обиженно вскинула голову и, перегоняя Степного, быстро пошла назад. — С тобой, как с человеком, говорят, а ты ругаешься. Пожалеешь потом.
— Как бы ты не пожалела.
— Мне-то не о чем жалеть, а вот ты пожалеешь. Видишь, сколько писем? — Она показала толстую кипу бумажек. — Это все тебе. Только ты их теперь не получишь.
— Не получу-у? — Алексей зловеще улыбнулся. — Сейчас посмотрим…
Он хотел схватить Галю за руку, но девочка побежала и скрылась в толпе. Степной выругался.
С еще более мрачным видом, чем прежде, вошел он в самую гущу веселых друзей, увы, чуждых ему. Кругом стояли, ходили, танцевали, целыми классами пели песни или вели общий шумный разговор. И Люба Поярцева была где-то с ними.
«Только я одинок. А кто виноват в этом? — вдруг ослепительно ясно, как молния в ночном небе, сверкнул в сознании юноши вопрос. — «Ты сам создаешь себе одиночество». Черт возьми, а ведь он прав. Но что делать?»
Неожиданно перед глазами Степного промелькнула Люба в паре с Виктором Петровичем. И девушка и учитель приветливо улыбнулись ему. И всякий раз, когда Люба в танце поворачивалась к Алексею, она смотрела на него синими смеющимися глазами. Эти короткие взгляды волновали его, он ждал их, ловил, терял и снова ловил. У Степного задергались губы, и улыбка, тусклая, неполная улыбка, как солнце сквозь тучи, проглянула на его лице.
Танец кончился. Виктор Петрович подвел девушку к Алексею.
— Ну, молодежь, теперь вы танцуйте: сегодня ваш бал. Это что еще? — Заметив какой-то непорядок, учитель отошел прочь.
В присутствии Поярцевой Степной всегда чувствовал неловкость. Он злился на себя за это, но ничего не мог поделать и не знал, о чем говорить. Девушка с лукавой улыбкой поглядывала на своего молчаливого партнера и вдруг рассмеялась.
— Ну, чего ты, — говорила она сквозь смех, — чего ты такой бука? — Люба забавно надула губы, нахмурила лоб. — Вот такой! — И снова рассмеялась.
Алексей хотел обидеться, но девушка схватила его за руку, и они выбежали в коридор. Когда шумная толпа осталась позади, Люба остановилась. Разгоряченная бегом, светлая и радостная, она была необыкновенно хороша в эту минуту. Матовый блеск освещенных с улицы морозных стекол падал на ее лицо, волшебные узоры трепетали в складках ее тонкого платья, и юноше казалось, что перед ним стоит красавица, пришедшая к нему из какой-то чудесной сказки, что она зовет его в эту сказку и он не может не пойти за ней.
— Тебе скучно со мной? — спросила Поярцева.
— Нет, нет, Люба! Что ты! — горячо возразил Алексей. — Как раз наоборот. Сегодня ты такая…
— Какая?
— Ну, хорошая… сказочная! Вот.
Они помолчали.
— И ты хороший, — чуть слышно прошептала девушка.
— Люба! — Степной хотел взять руку Поярцевой и не решился.
После бала Виктора Петровича провожал домой весь класс.
Погода стояла морозная, ветреная. От чистого снега, еще не успевшего покрыться угольной пылью, было светло как днем.
Ученики оставались в том радостном возбуждении, которое они вынесли с вечера: пели песни, болтали веселые глупости и смеялись над ними до слез. Потом незаметно перешли к обсуждению концерта школьной самодеятельности.
— Люба сегодня всех затмила! — кричал Володя Светлов.
Товарищи с ним согласились, а Поярцева, зардевшись, быстро взглянула на Алексея: что думает он? Но Степной с мрачным и беспокойным видом смотрел куда-то в сторону. Гордый и самолюбивый, он болезненно переживал свой провал и, чувствуя, что ребята скажут и о его выступлении, бледнел в ожидании откровенного их приговора.