Это была невысокая полная женщина, еще довольно свежая для своих пятидесяти лет. Ее живые глаза из-под нависающих верхних век быстро осмотрели комнату — мол, все ли в порядке? — и остановились на учителе.
— Доброе здоровье, Виктор Петрович! — улыбнулась Федора Николаевна (так звали Марусину тетю). Говорила она певучим голосом, на «о», растягивая слова. — Наконец-то вы к нам пожаловали! Милости просим.
— Здравствуйте. Да, решил вас навестить, — отвечал учитель. — Вы же знаете, что у Маруси две двойки.
— Как не знать! — Женщина безнадежно махнула рукой. — Девка в невесты годится, а ума не нажила… Маруська, ну-ка, иди потолкуем.
— Нет, нам лучше без нее, — возразил Виктор Петрович.
— Тогда пойди курам ячменю подсыпь, — обратилась Федора Николаевна к вошедшей в комнату девочке. — Да у Зорьки почисть и солому смени. Чтоб живой рукой было сделано!
Маруся стояла перед тетей, вся сжавшись, вобрав голову в плечи. Ее ресницы и брови вздрагивали. Последние слова как будто плетью хлестнули девочку: она не вышла, а выбежала за дверь.
— До чего же ленивая, просто беда! — продолжала женщина. — Уж сказала бы, что много работать заставляю. А то ж нет! Хоть и стара становлюсь, а все сама да сама, потому понятие имею, что ученица. Как-никак в классы ходит, хоть и проку с того…
Логов задержал на Федоре Николаевне изучающий взгляд и сказал:
— В том, что Маруся плохо учится, не только она виновата…
— А кто ж ей виноват?!
Учитель пока не хотел открывать Федоре Николаевне всего, что думал, и оставил ее вопрос без ответа. Он спросил:
— Много Маруся дома занимается?
— Какой там! От силы час, а то книжечки читает. Дури у нее много да лени, вот что я вам скажу! Никто ей не виноват! — Женщина говорила это уже не прежним певучим голосом, а резко и с явной досадой.
«Видно, за живое задел», — Виктор Петрович сбоку наблюдал за хозяйкой.
— Какие книги читает Маруся? — поинтересовался он.
— Сами глядите. Там у нее все. — Федора Николаевна указала на дверь за платяным шкафом.
Они вошли в уютную, хотя и очень маленькую комнатку, где с трудом поместились только узкая койка да небольшой стол, придвинутый к единственному окну. И эта «Марусина светелка», как заметил учитель, была полной противоположностью первой комнате. Все здесь было чисто и светло: и яркий коврик над кроватью, и скатерть на столе, и вышитая оконная занавеска. С левой стороны окна висел белый пластмассовый репродуктор, с правой — книжная полка. По корешкам Виктор Петрович узнал учебники, томики Грибоедова, Крылова, Пушкина, Лермонтова и Льва Толстого.
— Эти книги читает Маруся? — спросил учитель.
— Эти самые.
— Ну и прекрасно! Как раз то, что нужно.
— А пишет как? Полюбуйтесь вот.
Федора Николаевна подняла скатерть и, выдвинув ящик, достала большую кипу тетрадей. Логов стал их просматривать, но не нашел ни одной контрольной работы по математике.
— Что за черт! — выругался вслух Виктор Петрович и тут же прикусил губу.
— Вы мне что сказали? — не расслышав, спросила хозяйка.
— Нет, нет! Это я так. Вот что, Федора Николаевна, начинается второе полугодие. Тут уже и до экзаменов не далеко. Марусе особенно много нужно заниматься: отстает она… Мы ей поможем, но и вы старайтесь не перегружать ее.
— Уж так она, горемычная, тяжко работает, с утра до ночи спину гнет! — вспыхнула Федора Николаевна. — Куда там! Проедает больше. Я как брала ее из детского-то дома, щепка щепкой была! А тут разъелась, хоть об дорогу бей! И все-то ей плохо, все с жалобами!
— Вы не подумайте, что Маруся жаловалась мне! — поспешил возразить Виктор Петрович. — Просто заниматься ей нужно больше, вот я и сказал.
Но женщина еще долго кричала и ворчала, особенно после того, как учитель ушел и вернулась Маруся.
ГЛАВА 38
Выйдя на улицу, Логов достал папиросу и остановился возле соседнего дома прикурить. И тут он услышал такой любопытный разговор.
Две женщины стояли каждая на своем крылечке.
— Кума, у тебя чеснок есть? — спрашивала одна.
— Нету, милая! Рада бы всей душой, да нет, — отвечала другая. — У Федорки спроси.
— Разве она даст! Да и спит небось: вишь, Маруська целый день во дворе возится. Батрачку нашла. Эх-хе-хе! Так-то без отца, без матери…