Учитель вошел в беседку. Ребята встали. Поздоровались. Сережа, приглашая учителя сесть, посторонился и при этом свалил со стола книги. Сема переминался с ноги на ногу и шмыгал своим облупленным носом, уже успевшим обгореть на солнце. Обида на учителя за фельетон давно прошла, и Гулько стал побаиваться и уважать Виктора Петровича: в его глазах он был писателем.
— Как работается? — спросил Виктор Петрович.
— Хорошо! — отвечал Сережа. — Уже Пушкина кончаем повторять.
— Отрывки наизусть и стихи повторили?
— Я не повторил, а выучил, — признался Гулько.
— Молодец, — похвалил его учитель, хотя другого в подобном случае он бы крепко пожурил.
— Виктор Петрович, а Сема быстро запоминает: два раза прочтет — и готово! — сказал Федотов.
— Ну, конечно! Он же способный парень, кто ж этого не знал! Продолжайте, ребята, не буду вас отвлекать. Но перед экзаменом долго не засиживайтесь. Погуляйте, выспитесь.
— Насчет погулять и поспать мы не промажем! — Сема прыснул в кулак и отвернулся.
— Вовка, да брось ты зубрить! — кричал Степной, лежа в одних трусах на кровати. — Тоже мне отличник! Давай лучше мой портрет кончать. Скоро выйдет первый том моих сочинений, вот портрет и пригодится.
отвечал Светлов экспромтом.
— Что?! — вспылил Алексей, вскакивая с постели. — Ну, белобрысое твое отродье, держись!
Степной погнался за Володей, но тот успел прошмыгнуть в ванную комнату и запереться там.
— Ну и сиди! Хм, «ночью писан»! А ведь, по правде говоря, это ты здорово… и метко. Вовка, выходи! Прощаю.
Светлов, зная, что слово Алексея твердо, вернулся в комнату.
— Ты прав, черт возьми! — продолжал Степной, задумчиво ероша волосы. — Многое ночью писано, но не все. Погоди! — Он ушел в соседнюю комнату, где они с матерью жили теперь, пособирал с полу листки бумаги, что валялись около кровати, порылся в них и сказал:
— Ага, вот начало. Бессмертную поэму создаю! Слушай же и соображай, когда это писано:
За этим занятием и застал друзей Виктор Петрович. Он попросил Алексея продолжать чтение, и тот, забыв, что стоит перед учителем в очень легком наряде, вдохновенно декламировал:
— Нет, это уже дрянь, по-другому надо, — перебил себя Степной. Постоял, подумал и вдруг, что-то бурча себе под нос, побежал в свою комнату.
Виктор Петрович проводил его потеплевшим взглядом.
— А литературу он повторял? — спросил учитель Володю.
— Виктор Петрович, он все знает… лучше меня.
ГЛАВА 45
В ночь на двадцатое мая Логов почти не спал. В те редкие минуты, когда он смыкал глаза, ему снились тревожные сны, от которых он тотчас просыпался.
Наконец небо в окне стало светлеть. Виктор Петрович вскочил с постели, умылся и решил пройтись по свежему воздуху.
Хотя было еще очень рано, шахтерский городок уже проснулся. Опередив рассвет, пропели голосистые гудки, загрохотали по улицам автомобили, и тысячи людей с фонарями в руках направились к шахтам. В оживших переулках Логов слышал возбужденные голоса, немного сиплые после недавнего сна, звуки рождающейся песни, чей-то задорный смех.
— Ну и насмешил, мошенник! — утирая глаза, говорил пожилой горняк с рыжими прокуренными усами. — А мне дочка — в пятом классе учится — так другое сказала. Я, значит, порядок себе такой завел: перед сменой, это самое, стаканчик пропускать, чтоб способней, стало быть, работалось. Так она мне и скажи: «Папа, как это ты можешь сразу пить водку и курить? Ведь на бочках со спиртом пишут: «Огнеопасно».
Смех громче прежнего раздался в толпе. Виктор Петрович тоже невольно улыбнулся.
— Да, — заметил другой шахтер, — навострились ребятишки, что и говорить! В школе, там правильно учат. У меня недавно Котькина учительница была, спрашивала, когда уроки делает, чем он, дескать, дома занимается, с какими товарищами компанию водит и прочее. Все книжки переворошила и половину велела убрать.