29 июня в 22 часа головные танки первого эшелона на большой скорости атаковали позиции гитлеровцев. Вражеская пехота не смогла оказать им сколько-нибудь серьезного сопротивления и была частью уничтожена, частью разбежалась. Противник открыл бешеный артиллерийский огонь и бросил в контратаку танки. Завязался встречный танковый бой. Наш натиск был стремительным и мощным, пушечный огонь предельно точным, поэтому неприятельские боевые машины удалось быстро зажечь и подбить. Следовавшая за передовым отрядом мотопехота быстро расширила прорыв до четырех километров вправо и влево от шоссе.
Во время атаки мы с генералом Т. А. Мишаниным следовали за головным отрядом. Танк Мишанина шел правее моего. В разгар боя я увидел, как вдруг он загорелся. Комдив выскочил из машины и побежал в сторону от шоссе. Метрах в 60 от нас неожиданно появился немецкий Т-IV, ведущий беглый огонь. Видимо, он и поджег тридцатьчетверку генерала.
- Уничтожить! - приказал я.
Развернувшись, танкисты экипажа сделали лишь один выстрел. Вражеская машина остановилась и заполыхала чадящим пламенем. Ведя огонь с ходу, мы мчались вперед. Когда вышли из-под артобстрела и остановились, я вылез из танка и не узнал бронированного друга: башня заклинена, ствол пушки поврежден... На броне мы насчитали 16 прямых попаданий снарядов. К счастью, ходовая часть и управление были исправны, машина могла двигаться своим ходом.
Пересев в танк КВ, я поспешил на командный пункт корпуса, который продолжал оставаться на опушке леса юго-западнее Ситно. Там с радостью проинформировал начальника штаба об успешном прорыве и, сделав необходимые распоряжения, немедленно направился к центру проделанного нами пролома на шоссе Броды - Дубно. Здесь мне вскоре сообщили печальную весть: погиб генерал Т. А. Мишанин. Я приказал комиссару дивизии вывезти тело генерала с поля боя. Но, как стало известно позднее, приказание выполнить не смогли, несмотря на все принятые меры.
Тимофей Андреевич Мишанин начал военную службу в гражданскую войну кавалеристом, затем почти два десятка , лет продолжал ее в бронетанковых частях. Высокий, немного грузный, он был сердечным, благожелательным человеком. Быстро привыкая к подчиненным, испытывал чувство привязанности даже к людям, не заслуживавшим такого отношения к себе. Со времен гражданской войны Тимофей Андреевич проникся убеждением, что на всякого, кто не враг, сильнее всего действует идущее от сердца доброе слово. "А если твое слово не действует, - говорил он, - значит, ты сам виноват". Его снисходительностью нередко пользовались выпивохи. Я дважды советовал ему избавиться от пьяницы-интенданта начальника службы ГСМ. Но он говорил мне: "Когда трезвый - это толковый работник, дело знает, привык ко мне. И я к нему привык".
О подчиненных Мишанин проявлял отеческую заботу. Обращаясь к красноармейцам и молодым командирам, неизменно называл их сынками. И молодежь любила генерала. После боя у Лешнюва, где полки Мишанина понесли первые ощутимые потери, он докладывал о них с огромной сердечной болью:
- За одно местечко больше сотни дорогих мне людей потеряли! Что-то, видимо, не учли, что-то недосмотрели...
Комдив благотворно влиял на весь командный и политический состав своего соединения. Несмотря на определенную мягкость характера, был исполнительным, а когда обстановка обязывала - и требовательным командиром. В первые дни войны мы все начали приноравливаться к ней. Одни быстро осваивались в новых условиях, другие - медленно. У Мишанина этот процесс проходил болезненнее, чем у других, потому что в самом начале он был тяжело контужен, затем придавлен обвалившейся на него кирпичной стенкой дома, разрушенного взрывом бомбы.
Памятью о моем добром друге будут эти строки...
Итак, под прикрытием 12-й танковой дивизии части 7-й моторизованной организованно вышли из окружения. Последним, отражая контратаки врага, отходил 27-й мотострелковый полк полковника Черняева. Вырвавшись из кольца, части соединения сразу стали занимать оборонительный рубеж по высотам от Михайловки до Адамова, в семи километрах северо-восточнее Радзивилова. 12-я танковая заняла оборону на рубеже Михайловка, Сестратин.
После выхода соединений из окружения была установлена связь с командующим фронтом. Я запросил разрешение вывести части корпуса на трое суток в резерв для приведения их з порядок, пополнения боекомплекта и ремонта материальной части. Командующий удовлетворил просьбу, приказав вывести корпус в район северо-западнее Тарнополя (Тернополя), где снова занять оборону.
Итак, мы выходили из боя. По далеко не полным данным, соединения корпуса нанесли противнику тяжелый урон. Наши танкисты разгромили четыре мотоциклетных и пять пехотных батальонов, уничтожили более 100 орудий разных калибров, сожгли и подбили более 150 танков; наши зенитчики сбили девять самолетов. В итоге огнем оружия всех видов корпус уничтожил и вывел из строя несколько тысяч вражеских солдат и офицеров. Более 300 фашистов мы взяли в плен. Но не малыми оказались и наши потери.
В результате четырехдневных боев с 26 по 29 июня в районе станции Рудня, Хотин, Леншюв наши части (без группы Попеля) потеряли 96 танков, из них танков КВ - 3, Т-34-18 и 75 танков старых систем - БТ-5, БТ-7 и Т-26. Кроме того, лишились значительной части артиллерийских орудий, главным образом во время бомбежек противника. Но самой тяжелой утратой были люди: погибло 635 и ранено 1673 человека{9}.
Во фронтовом резерве
Очень ослабленные части 8-го механизированного корпуса составляли теперь фронтовой резерв. Не считая тех, которые ушли с подвижной группой Н. К. Попеля, в 12-й танковой и 7-й моторизованной дивизиях оставалось чуть более 19 тысяч бойцов и командиров, всего 207 танков. Из них: КВ - 43, Т-34-31, БТ-7-69, Т-26-57, Т-40-7, а также 21 бронемашина.
Все эти дни меня постоянно продолжала волновать судьба подвижной группы. Я делал все возможное, чтобы установить с нею связь. Пытался использовать для этого рацию. Говорил открытым текстом, употребляя такие слова, значение которых знали только я и Ц. К. Попель. Но все было напрасно.
Правда, однажды прибежал радист и говорит:
- Товарищ генерал... Попель вызывает вас!
Я бросился к рации. Но, едва мы обменялись приветствиями, пришлось насторожиться. Вызвавший настойчиво просил сообщить обстановку и местонахождение войск 8-го мехкорпуса. Я предложил доложить, где он находится и что делает. Он замялся и продолжал настаивать, чтобы я сообщил местонахождение корпуса. Тогда я задал вопрос:
- Если ты Попель, то скажи, как звали моего пса и что с ним случилось?
Вызывавший замолчал, и на этом разговор с фашистом закончился. Как потом я узнал, подобный разговор с "Рябышевым" имел и бригадный комиссар Попель с таким же для врага результатом.
1 июля мы организовали усиленные разведывательные отряды, которые вели поиски подвижной группы в направлениях Тарнополь, Подкамень, Броды. Неподалеку от Кременца разведка установила связь с нашими стрелковыми частями, но попытки выйти к Дубно и найти подвижную группу не увенчались успехом. У станции Рудня бойцы натолкнулись на сильное сопротивление противника и не смогли продвинуться дальше. Таким образом, настойчивые поиски закончились безрезультатно. О том, что случилось с подвижной группой, кратко расскажу несколько позже.
Находясь в резерве командующего фронтом, 8-й механизированный корпус приводил себя в порядок в относительно спокойной обстановке. Личный состав производил текущий ремонт танков, транспортных машин, вооружения, и в первый раз за двенадцать суток боев и напряженных маршей наши люди по-настоящему выспались.