— Уже разобралась сама.
С чем она разобралась, так это с двумя гномами-зомби. Они ещё дымились. Когда я добрался до низу, я увидел Зокору, поставившую на одного из них свою ногу. Он слабо двигался.
— Руна на лбу. Вырежьте её, и они успокоятся, — сказал я. — Варош, Ян, возьмите кинжалы и вырежьте руны со лбов тех двоих, что возле стены. Янош, обеспечь безопасность той двери, Лия, проверь, остались ли нетронутыми другие двери.
Они остались нетронутыми. Барон, кроме гномов, оставил нам только одного из бывших дружков Яноша; его высохшая оболочка лежала рядом с дверью с эмблемой человека-паука.
— Что здесь случилось, сэр? — спросил кто-то, кажется, его звали Торим.
— Сейчас всё узнаете, — сообщил я и сначала спокойно огляделся.
За исключением гномов, комната не изменилась. Только ледяной панцирь откололся от двери с человеком-пауком. Бдящий сидел всё так же, как я видел его в последний раз.
Лиандра оказалась права: лицо под ледяным панцирем не было похоже на моё.
— Привет, сержант, — тихо сказал я и встал перед ним на колени.
Меч был вложен в ножны; глаза на голове дракона, которая образовывала рукоятку, сверкали голубоватым огнём.
— Прости, старый друг.
Я схватил меч и попытался вытащить его из-под его рук. Несгибаемые пальцы крепко его держали. Я потянул сильнее, раздался хруст. Краем глаза я заметил, что почти все вздрогнули, потом меч оказался у меня в руке.
Я почувствовал Искоренителя душ на спине, когда вытаскивал Ледяного защитника из ножен.
Мои руки задвигались по собственной воли и воткнули лезвие в землю. Остриё изгоняющего меча проникло на хороших три пальца в камень и от него полился голубой свет, озаривший лёд, стены и неподвижных, покрытых сталью солдат давно ушедшей империи.
— Что ты делаешь?
Это спросила Зокора. Впервые я увидел в её глазах что-то вроде страха.
— Откуда мне знать? — ответил я.
Мои руки свободно и расслабленно покоились на гарде клинка, но я не мог двинуть ни одним мускулом, потому что теперь здесь внезапно стоял кто-то другой, а не я.
— Первый горн, второй тенет, пятый батальон, второй легион Быков, — выкрикнул сержант оглушительным голосом моим ртом.
Голубое сияние пробежало по мне, по нему, собралось на стальных доспехах его людей и приобрело формы.
Микаиль! — крикнул он.
Или это всё-таки был я?
— Я здесь, сержант! — раздался голос.
Фигура из голубого света поднялась со своего ледяного последнего пристанища и вытянулась передо мной.
— Джейсон.
— Так точно, сержант! — ещё одна фигура поднялась и встала рядом с первой.
— Халмачи!
— Я уже ждал, сержант.
— Кантачо!
— За империю!
— Липко!
— Опять я? Хорошо, я в деле.
— Серафина!
— Ты действительно не даёшь мне как следует вздремнуть.
Женский голос. Я видел округлившиеся глаза наших людей, когда эта фигура потянулась в голубом свете: несмотря на тяжёлые доспехи типично женский жест.
— Джондай!
— Как прикажите, сержант.
— Блендхайм!
— Зачем спешить? Я здесь.
Я почувствовал, что задвигался и отдал честь первому из мужчин.
— Микаиль, доложи.
Это был мой голос и всё-таки не мой.
— Первый горн, второй тенет, пятый батальон, второй легион Быков в полном составе явились на перекличку, сержант. Все отдохнувшие и готовые, сержант!
— Продолжайте.
— Выправка! — комната завибрировала, когда тяжёлая, стальная обувь затопала по полу.
— Вытащить… мечи!
Звук выскочившей из ножен стали, наполнил комнату, и гром, как от далёкой грозы, когда острия бледных клинков воткнулись в лёд между ног, сияющих голубоватым светом солдат.
— Внимание!
Твёрдый, короткий топот, потом они оказались перед нами, все с открытым забралом, глаза, которые смотрели на нас и всё же не видели, голубое сияние и голубая сталь…
Сквозь Микаиля я увидел заледенелую походную постель, с которой тот поднялся. Лёд всё ещё окутывал его контуры в вечно сверкающее полотно. На одно мгновение всё замерло, только поток голубых искр, исходящих от острия Ледяного защитника, направлялся к мужчинам.
Мне казалось, будто я знаю их всех. Микаиля всегда готового протянуть руку помощи, Джейсона, который никогда не терял следа, Халмачи, всегда с улыбкой на устах, даже сейчас, как будто он отлично развлекается. Липко, с его танцующими глазами, Серафину с её сухим юмором, Джондая… я знал их, как своё собственное лицо.
Я почувствовал, как по щекам текут слёзы и замерзают.