— Что вас так гнетёт, Хавальд? — её глаза были направлены на меня, вопрошающие и внимательные.
— Я боюсь, что эта буря станет концом для многих, здесь на постоялом дворе.
Я поставил бокал на стол, встал и начал снимать доспехи и мои верхние одежды. Моя кольчуга, тяжёлая и неуклюжая, по сравнению с тонким мифрилем, из которого была сделана её, приземлилась на крючке рядом.
Поистине, вот это контраст: грубые и чёрные — мои доспехи, переливающийся голубой метал — её. Мой кожаный дублет казался старым и поношенным рядом с её. Мы были похоже вооружены, возможно одинаково тщательно одеты, но разницу нельзя было отрицать.
Для меня доспехи были чем-то практичным. Они не должны быть красивыми, мне даже не приходило в голову искать в них другую красоту, кроме мастерства мастера.
Но её доспехи… Они не только лучше защищали, чем мои, но и украшали. Казалось, будто по-другому и быть не может, будто сэра должна быть так одета, будто её нужно наряжать в красивые вещи. Возможно, она Маэстра магических искусств, возможно, могущественный маг, но то, что меня так тронуло — это древнее женское очарование. Меня, кто думал, что больше уже невосприимчив к подобному.
Я избавился от дублета. Моя рубашка из простого льна больше не была чистой, она пропиталась потом и на ней были пятна. Как такое возможно, что мужчина не видит этого, пока на нём не останавливается взгляд женщины? Я снял рубашку — в моём свёртке была ещё одна чистая — когда она испуганно втянула в себя воздух.
— Что такое?
— Я как раз смотрю на ваши шрамы, — сказала она, подняв на меня взгляд, потом перевела его к своему кубку. — Никогда бы не подумала, что можно пережить такие ранения.
Я пожал плечами. Большинство из них были старыми, такими старыми, что я почти не помнил, откуда они появились.
Что касалось шрамов, они выглядели лучше, чем большинство, всего лишь тонкие, белые полосы, а не толстые наросты, какие любило оставлять на теле ремесло фельдшера. Они редко болели или ограничивали меня, я легко мог о них забыть.
— Сколько вы сказали вам лет? — спросила она.
— Я не упоминал моего возраста, — ответил я с улыбкой. — Но он превышает ваш по меньшей мере в три раза.
— Люди не доживают до такой старости. Вы не выглядите старше, чем четыре десятка и два. Даже для таких лет вы хорошо сохранились. Не такой хрупкий, как вы заставили меня поверить.
— Это зависит от жизни, которую ведёшь.
Я взял свежую рубашку из связки и в тайне почувствовал облегчение, что она действительно чистая. Не моя заслуга: служанка на последнем постоялом дворе, где я задержался на некоторое время, постирала мне одежду в благодарность за то, что я избавил её от причиняющего боль зуба.
— По-настоящему считается не тот возраст, который чувствуешь в костях, а тот, который тяготит здесь и вот здесь, — я прикоснулся к сердцу и лбу. Я уже давно чувствовал себя в своём теле старым, и прежде всего виною тому были мои кости.
— Почему вы думаете, что люди умрут здесь?
— Не принимая в расчёт наёмников? — спросил я с кривой улыбкой.
Она кивнула.
— Не принимая в расчёт наёмников.
Я вернулся к столу и сел. Мои шаги, без веса тяжёлой кольчуги, казались какими-то лёгкими. Я покрутил плечами и потянулся, прежде чем посвятить себя ей — ей и вину.
— Давным-давно, меня уже один раз заносило снегом.
Я закрыл глаза и снова увидел перед собой то место, как будто это произошло вчера, а не прошла уже целая человеческая жизнь.
— В то время я служил графу фон Бернштайн. Там был небольшой спор по поводу приданого его дочери. Усадьба, которая номинально всё ещё принадлежала его семье, но уже давно не использовалась. Фермеры имели на неё локальное право. Если хозяин двадцать лет не ступает в свои владения, те переходят к арендатору.
— Это кажется разумным. Закон заставляет хозяина заботится о своём имуществе, — сказала она.
Я улыбнулся.
— Вы мятежница, сэра.
Она улыбнулась в ответ, и я в первый раз заметил ряд её жемчужных зубов. Я быстро поднёс кубок к губам и сделал ещё один глоток золотистого вина.
— Помимо его владений была ещё коммерческо-таможенная станция на перевале, через которую вёл торговый путь. Там же находилась оборонная башня.
Этот путь контролировал всю долину, туда меня и отправили. Меня и ещё десять мужчин в знак того, что господин граф, даже с помощью силы, хотел сохранить то, что считал своей собственностью.
— И дошло до столкновения?
— Да, позже. Но это не суть моей истории. Точно так же, как здесь, эта оборонная башня находилась у подножья перевала.
— Вы уже упоминали об этом.
— Да. Однако с той разницей, что та оборонная башня не использовалась в течение длительного времени. Когда я прибыл туда с моими товарищами, нужно было ещё многое поправить. Ни одна дверь и ни одно окно не были на своём месте, крыша конюшни протекала, а пол в башне обрушился. Там гнездились голуби, птичий помёт покрывал землю до лодыжек. И там воняло, но не очень, потому что было холодно. Поздняя осень. Мы пахали там три недели. Местные жители, на которых мы хотели произвести впечатление силой оружия, появлялись там иногда и наблюдали, как мы работаем. Смотрели на нас, как обычно смотрят на экзотических животных. Однажды по тропинке к башне поднялась молодая женщина и сказала, что нам следует покинуть башню сегодня же. Сержант, который возглавлял эту экспедицию лишь засмеялся. Он спросил, не угрожает ли она ему. Девушка только серьёзно покачала головой. Это был совет, а не угроза. Сержант смотрел на это иначе. Он отдал её команде на развлечение.
Она посмотрела на меня.
— Вы были частью команды?
Я кивнул.
— Да. И у меня тоже уже долго не было женщины. Хотелось бы мне сейчас сказать, что я не участвовал, но это было бы ложью.
Ничего нельзя было прочесть в её глазах, когда она попросила меня продолжать.
— На следующее утро сержант спросил, жива ли ещё женщина, — я посмотрел на свои руки. — Возможно, мы и были изголодавшимися, но не убийцами. На самом деле, мы вскоре оставили её в покое, а остаток ночи провели с тем, что хотели утешить, — я горько рассмеялся. — Иногда я и сам не понимаю нас мужчин. Да, она была жива и чувствовала себя не так уж плохо. У неё были один или два синяка, и это всё.
— Не совсем, — услышал я Лию.
— Не совсем. Да. Во всяком случае сержант выбрал другого солдата, который должен был проводить её в долину, но она отказалась. Сказала, что хочет пойти со мной. Сержант был удивлён, как и все мы. Однако ему было всё равно, поэтому он согласился, и я получил задние отвести её домой. Башня находилась в нескольких часах пути от поселения, а тропинка вела через лес. Поздней осенью там часто встречались волки и медведи. Может быть сержанта тоже терзала совесть, кто знает?
— Почему она выбрала вас?
— Позже я тоже спросил у неё об этом. Я не был с ней жесток, а после позволил спокойно спать в моей кровати. Я думал, причина в этом, но нет. Ответ был простым. Это был тот факт, что я принёс ей воду, полотенце и мыло, чтобы помыться и обнимал её, когда она плакала.
Она медленно кивнула.
— И что случилось потом?
— Ещё в этот же день, пока мы шли по лесу, направляясь в деревню, небо затянуло. Густой снег уже в лесу мешал нам двигаться вперёд и до поселения мы дошли только вечером, совершенно измотанные. Большую часть пути я её нёс, и скажу вам, что редко так радовался тёплой комнате, когда мы добрались до фермы, которая была её домом.
Даже если мне не были рады. Крестьяне знали, что случилось с их дочерью, но она помогла мне, рассказывала только о других. К тому же, на мне были доспехи и меч.
Шесть дней я оставался на ферме, потом вернулся в оборонную башню.
— И что случилось?
— Когда я добрался туда, я нашёл их всех. Сержант нёс вечный караул на зубцах башни. Он был твёрдым, как камень, когда я нашёл его. Другие… Они атаковали друг друга, чуть ли не растерзав на части. Один из них, тот кто мог писать и читать, написал собственной кровью предупреждение: оно идёт, оно ищет, оно пожирает.