Бабушка по дороге домой из больницы остановилась у школы и забрала мою сумку. Она взяла мне также домашнее задание для послеобеденных уроков, которые я пропустила, но я могла бы выполнить их позже. В виду пережитого мною в первой половине дня, я считала, что заслужила немного спокойствия.
Бабушка приготовила потрясающий ужин. Пряная курица с жаренным сладким картофелем и соусом из черных бобов.
На десерт был сладкий пирог с яблоками с сахаром, корицей и ванильное мороженное. Однако, я ела немного. Я была слишком занята тем, что размышляла о Пейдж и о том, что происходило сейчас в ее жизни.
Позже вечером позвонила мама и ввела меня в новое состояние.
— Это сработало, — сказала она устало. — Я сказала Пейдж, что я твоя мама, и уговорила ее поговорить со мной. Она рассказала мне все также, как ты видела в своем видении, и я арестовала ее отчима.
Я вздохнула с облегчением. — Так с Пейдж все в порядке теперь?
— По меньшей мере лучше, — ответила мне мама. — Мама Пейдж в командировке, так что пока Пейдж и ее сестра поживут у родственников. Я позвонила ее мама, и она уже возвращается. Она испытала полный ужас, когда я рассказала ей все. Она совершенно ничего не подозревала. Никто ничего не знал кроме Пейдж. Ее отчим угрожал ей, что он сделает тоже самое с ее младшей сестрой, если Пейдж скажет кому-нибудь, — мы молчали некоторое время.
— Ты сделала сегодня что-то очень хорошее, Гвен, — сказала наконец мама, очень нежно. — Что-то действительно хорошее. Я горжусь тобой.
— Почему? Потому что взяла вещь и кричала?
— Ты точно знаешь, что я имею в виду. Ты использовала свою магию, чтобы помочь другому. Для этого мы были наделены даром, понимаешь? Чтобы помогать другим и нам самим, если это необходимо.
Нет, я не знала этого, потому что мама и бабушка Фрост никогда не говорили что-то подобное. Они никогда не упоминала, почему мы — Цыганем или что было источником нашей магии.
В редких случаях, когда я пыталась выманить у них больше, они отмахивались и отвечали мне неопределенные вещи. Точно так же происходило, когда я хотела поговорить о моем отце, который умер от рака когда мне было два года.
Я открыла рот, чтобы спросить маму, кто мы были и почему мы можем делать вещи, которые можем. Но она опередила меня.
— В любом случае мне нужно сделать еще массу бумажной работы, — продолжила она. — Не жди меня. Мы побеседуем завтра утром. Я люблю тебя, Гвен.
На один момент я подумала, все равно спросить ее о нашей магии, но я знала, что она бы не ответила. Она никогда не делала этого. Кроме того у нее был тяжелый день. Моя мама была уставшая, поэтому я решила больше не беспокоить ее сегодня вечером.
— Я тоже люблю тебя, — сказала я вместо этого и положила трубку.
Я не знала, что это был последний раз, когда мы разговаривали.
Я приняла душ, проскользнула в пижаму и влезла в кровать. Бабушка Фрост вошла в комнату и подоткнула мне одеяло, как она делала, когда я была маленькой. Она погасила свет, я поудобнее устроилась на подушке и заснула.
Мои сны в эту ночь очень стнанными, наполненные мечтами, неотчетливыми фигурами и парой красных горящих глаз, которые всюду следовали за мной, все равно как бы я не пыталась ускользнуть от них.
Во сне я бежала и бежала с серебрянным мечом в руказ, но глаза всегда были там и охотились за мной.
Когда я наконец остановилас и повернулась к ним, они все приближались, окутали мея как облако из густого дыма, прежде чем они поглотили меня...
Я проснулась в поту с криком на губах. Мое сердце дико билось в груди. Бум-бум-бум. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это был сон, и я была в безопасности в теплом доме бабушки Фрост.
Я дрожала. По какой-то причине меня не успокаивало знание о том, что это был только сон, нет. Не сегодня ночью.
Я перевернулась и посмотрела на часы рядом с кроватью. Три часа тридцать семь минут. Все равно я знала, что не смогу снова заснуть, не с этим свежим воспоминанием горящих глаз в голове. Было странно, что у меня не было никакого предчувствия, откуда пришло это видение.
Всегда, когда я прикасалась к предмету, вспыхивали связанные картины и чувства вспыхивали во мне, они становились частью меня, и я всегда могла вспомнить, что я видела.
Это было похоже на фотографическую память. Иногда, если я спала, мой дух путешествовал по воспоминаниям и показывал мне случайные отрывки, как будто я одновременно смотрела отрыки из дюжины различных фильмов.
Но я никогда еще не видела пару горящих красных глаз, и я определенно вспомнила бы об этих глазах и их ужасном жаре.
Все еще немного сонная я вылезла из кровати и пошла в направлении ванной. Внизу я услышала голоса, которые доносились с лестницы, тихие, мягкие. Мама должно быть наконец вернулась домой и разговаривала с бабушкой. Хорошо.
Когда я закончила в ванной, я пошла вниз на кухню, где мама и бабушка всегда сидели, когда беседовали по ночам, приготовив домашнее какао и подходящие лакомства, которые бабушка выпекала днем.
Но они не сидели в кухне, даже свет не горел. Странно. Я больше не слышала никаких голосов, итак я пошла вдоль по коридору в переднюю часть дома.
Бабушка Фрост поникла прислонившись к входной двери. Ее рука лежала на ручке, как будто она только что закрыла дверь за кем-то.
— Бабушка? — прошептала я, и в моем животе распространилось очень дурное предчувствием. — Что-то не так?
Понадобилось какое-то время, пока она не повернулась и не посмотрела на меня. Слезы бежали по ее щекам, наполняли каждую складку, и внезапно она выглядела столетней.
Я не была провидецей как бабушка. Я не могла занлянуть в будущее, но откуда-то я знала, что она сказала бы, если бы открыла рот.
— Произошла ужасная авария, — начала бабушка Фрост.
Остаток ее слов я больше не слышала. Я была слишком занята тем, что снова начала кричать.
Следующие дни, нет, следующие недели, я едва ли воспринимала из-за моей скорби. Моя мама Грейс попала в аварию тем вечером по дороге домой.
Пьяный водитель появился из неоткуда и въехал в бок ее машины, прежде чем он исчез. Моя мама якобы умерла сразу.
Она так сильно пострадала в аварии, что бабушка не дала мне взглянуть на ее тело, а во время погребения ее гроб оставался закрытым.
Я все равно не могла думать не о чем другом кроме того факта, что моя мама мертва, а я виновата в этом.
Если бы я только не прикоснулась к расческе Пейдж, если бы я только не захотела узнать, что она скрывает, если бы я только не хотела бы так сильно узнать ее тайну.
Если бы я просто взяла бы расческу Бетани, то ничего этого не произошло бы. Я никогда бы не увидела, что отчим Пейдж делает с ней, и моя мама не ехала бы так поздно вечером домой.
Она была бы дома со мной, а не в дороге с этим тупым, пьяным водителем.
Конечно, это также значило, что отчим Пейдж продолжал бы издеваться над ней, и никто бы ничего не узнал. Никто бы не помог Пейдж.
Я не была уверена от какой мысли мне было хуже. Что моя мама должна была умереть, только потому что я была любопытна, или что Пейдж причиняли бы боль снова и снова, так как я овладела бы своим любопытством.
Ужасные, наполненные виной мысли снова и снова крутились в моей голове как большая карусель, которую я не могла остановить и с которой я не могла спуститься, как бы сильно я этого не желала.
Я не многое делала в этот период. Я не пошла снова в школу. Я не делала домашнее задание. Я не разговаривала с моими подругами. Я ела что-то, спала мало. Я просто оставалась в своей комнате в доме бабушки Фрост и плакала.
Плакала и плакала, а затем плакала еще больше.