Между тем, наступил уже вечер. Солнце скользнуло последними лучами по вершинам скал и скрылось за горой. Даль задернулась туманом, поднимавшимся от воды белыми, легкими клубами. В пещере стало тепло и уютно. Раскинувши шкуры вокруг костра и положив рядом с собой свое незатейливое оружие, дикари заснули наконец мирным сном, после многих тяжелых дней пути и испытаний.
Не спал один Клык. Выбранный вождем, он чувствовал ответственность за спокойствие всего племени и, опершись на свой топор, пристально смотрел на голубые огни, плясавшие по раскаленным углям. От времени до времени он подбрасывал полено и снова замирал в своей неподвижной позе. Настороженный слух его уже привык к нестройному храпу спящих и к тихим стонам умирающей и сквозь этот шум улавливал долетавшие снаружи тихие звуки: то журчал вблизи пещеры родник, сбегавший каскадами к реке, шелестела сухая трава под порывами ветра и глухо, мерно и торжественно рокотали неугомонные струи реки, среди больших валунов. Изредка стонала где-то выпь или глухо гугукал филин да слышался отдаленный топот или вой каких-то ночных хищников.
Несколько раз Клык выходил из пещеры, но темнота была такая, что даже его опытные глаза не могли ничего различить, кроме сверкающих звезд и полосы реки, обозначавшейся туманными светлыми зигзагами. Продрогнув на холодном воздухе, Клык входил в пещеру, и его охватывала радость и чувство удовлетворения: тяжелый путь кончен, у него и у его племени есть жилище, просторное, сухое и светлое, какого у них никогда не Рыло раньше; в нем можно было остаться навсегда, не боясь тесноты и вражды, заставившей их племя искать приюта вдали от родины. Душу дикаря охватило теплое, домовитое чувство.
— Клык! — услышал он вдруг тихий голос. То звала его умиравшая. Он подошел, и сожаление прокралось в него: ведь это умирает верная подруга и спутница его друга и товарища детских лет.
— Клык, — тихо сказала женщина, — я умираю… Ты был другом мужа… сохрани сына, не дай в обиду, — он один останется… Отец мой стар и не защитит его. Будь отцом мальчику.
И она с мольбой смотрела в глаза вождю и пыталась схватить его колени руками.
Что-то теплое и хорошее разлилось в душе Клыка; он положил свою громадную руку на курчавую голову прикорнувшего к матери мальчика.
— Я научу его убивать быков и ловить в ямы мамонтов! — сказал он просто.
Умиравшая с бесконечной благодарностью взглянула на него и затихла.
Клык вернулся к костру, поправил его и скоро забылся покойным сном.
ГЛАВА II
Устройство жилья. — Кремень успокаивается. — Первые наблюдения. — Игры. — Кремень занимает в племени определенное место. — Первые рисунки на коре.
Рано утром, до восхода солнца, все были разбужены криками и рыданиями Кремня, теребившего мать, которая не отзывалась на отчаянные призывы сына и лежала вытянувшись, бледная и холодная.
Старик грустно смотрел на умершую дочь и не знал, чем утешить внука, не хотевшего принимать от него даже лакомого куска поджаренной на угольях медвежатины.
В скором времени труп снесли вниз к реке и спустили в воду. Осиротелый мальчик забился в глубину пещеры и затих.
Вождю и другим обитателям было не до него. Начался первый день их жизни на новом месте, и впереди предстояло немало забот по исследованию окрестностей и устройству жилья.
Утро было ясное, солнечное. Очищенный вчерашней грозой воздух был чист и так прозрачен, что на далеком расстоянии можно было рассмотреть каждое дерево, каждый камень. Пещера, где приютилось племя, находилась высоко над рекой, к которой шел крутой спуск. Выше, над стеной, где были отверстия, скала нависла, а затем поднималась еще сажен на 20. Вся эта гора выступала в реку, образуя скалистый мыс с одной стороны, с другой же прерывалась небольшим ущельем с речкой, переходя далее в холмистую равнину. Позади горы начиналось свободное место, а затем густой лес.
— Го-го! — звучно раздался звонкий призыв Клыка, отдавшийся громким эхо в скалах противоположного берега.
На энергичный призыв вождя отозвались радостные голоса, и скоро вокруг него собралось почти все племя. Это были все рослые, хорошо сложенные люди. Бронзовые тела их блестели на солнце, натертые медвежьим салом; черные и длинные волосы и бороды были встрепаны и давали обладателям их дикий и страшный вид; но в глазах большинства видно было добродушие, — чувствовалось, что эти люди не сделают зла для зла, а если поступают иногда жестоко, то по незнанию и оттого, что им жилось нелегко: каждый день жизни им приходилось добывать с неутомимостью и страшной настойчивостью.