Свернув наскоро свои вещи и завернув их в плащ, Кремень, по старому примеру, привязал узел к небольшому бревну и минуту спустя плыл, уносимый быстрым течением, ловко справляясь с водоворотами и огибая выступавшие на поворотах скалы.
Надвигались сумерки. Уже Кремень подумывал о самостоятельном и одиноком ночлеге где-нибудь под скалой, как вдруг за одним из поворотов реки увидел веселые огни нескольких костров и вокруг них своих соплеменников. Еще несколько мгновений, и он был среди своих.
Получив хороший подзатыльник от Клыка за то, что отстал от других, он присел к одному из костров и с жадностью принялся за мягкий кусок свежего копченого мяса.
На следующий день охотники, без всяких приключений, добрались до своей пещеры, где были радостно встречены стариком и оставшимися дома женщинами. Привезенные припасы живо были перенесены в пещеру, и Клык с удовольствием осмотрел запасы, которых должно было хватить на всю зиму, даже если бы охота зимой оказалась невозможной.
Дикарь вздохнул полной грудью, широкая улыбка осветила его энергичное лицо, и громкая песня сама собой вырвалась от полноты душевного удовлетворения. Соплеменники подхватили песнь вождя, и долго радостные звуки не умолкали под сводами пещеры и, вырываясь наружу, расплывались в тихом вечернем воздухе.
ГЛАВА IV
Посуда. — Кремень делает горшок с украшениями. — Восторг Клыка. — Первый заказ. — Топор Клыка. — Мучительные думы. — Счастливая мысль. — Зимние работы.
Итак, наши переселенцы приготовились встретить надвигавшуюся зиму. Припасов было заготовлено достаточно, топлива тоже, хотя последние не особенно заботили Клыка: лес был близко, а потому всегда можно будет добыть сколько понадобится. На первый план выступили заботы о теплой одежде и посуде. Летом, когда постоянно имелась свежая дичь, все довольствовались жареным на угольях мясом, но зимой предстояло питаться сушеным мясом, которое дикари предпочитали варить для размягчения и этим обращать его в более съедобный вид.
Для этого необходимо было изготовить побольше глиняной посуды, за что и принялись женщины. В окрестностях оказалось много глины, и не представляло никакого затруднения перенести ее в пещеру. Самое трудное было вылепить из глины нужную форму и обжечь ее так, чтобы она не развалилась, когда посуду поставят для обжига в огонь. Кремень принимал деятельное участие в приготовлении горшков и часто приходил в отчаяние, когда видел, что из десяти-пятнадцати сделанных горшков годных получалось не более двух; остальные трескались и разваливались, как только их ставили в огонь.
Когда лепились большие горшки, то для прочности их обвязывали ремнем или свитой жгутом веткой, или прямо брали и делали из прутьев нужной формы корзину, обмазывали глиной и ставили в огонь. Обвязка или корзина быстро выгорали, и Кремень бывал поражен, находя на обожженных горшках точный отпечаток прутьев: очевидно, глина сохраняла все ямки и бороздки, которые получались от прутьев.
«Отчего бы не сделать это нарочно? — думалось Кремню. — Сделаю узоры, как на коре».
Не говоря никому ни слова, Кремень тайком вылепил небольшой горшок и, пока глина была сырая, стал выцарапывать на нем палочкой точки и черточки. От обвязки обыкновенно оставался ряд наклонных черточек, и Кремень изобразил на горлышке такие же; ниже он расположил два ряда точек, а затем ему пришла в голову мысль соединить эти точки наклонными черточками то вправо, то влево, и когда у него вышел ряд зубцов, то он пришел в полный восторг.
Однако ему постоянно приходилось отказываться от своего занятия и идти помогать то тому, то другому. Клык ценил его ловкость и уменье и не давал ему сидеть без дела: то он должен был плести корзины, то острыми раковинами скоблить внутреннюю сторону шкур, то отыскивать по берегам большие куски кремня, из которого опытные мастера делали топоры, ножи, наконечники для копий и проч.
Несмотря на то, что Кремень часто отрывался от своего горшка, он в конце концов кончил его и любовался пестрыми узорами. Оставалось обжечь его. Глина совершенно высохла, и однажды, когда все заснули, Кремень сунул свое произведение в костер и обложил раскаленными углями. Он боялся, что сухая глина совсем рассыплется в огне, и был очень удивлен и обрадован, когда вышло наоборот и горшок не только нигде не дал ни одной трещины, но сделался прочным как камень, и даже звенел, когда по нему ударяли твердым предметом.