Несмотря на гостеприимство, радушно оказанное девушке и ее отцу, старик видимо томился тоской по родине. Он по целым часам просиживал на остром утесе, вперив взоры вдаль, туда, откуда каждое утро являлось дневное светило, и его могучая грудь порой вздрагивала от подавленных рыданий, и хриплый стон вырывался из груди. Если бы старик знал дорогу к родному племени, он взял бы дочь и немедленно ушел бы. Но, к сожалению, он был схвачен людоедами далеко от дома, и дикари много дней таскали его за собой, так что он никак не мог сообразить, где должен находиться лагерь его племени, и только какое-то чутье подсказывало ему, что это должно быть в стороне восходящего солнца.
Но, даже зная точно направление, он не мог бы решиться двинуться в путь и снова рисковать жизнью не только своей, но и жизнью дочери, которую он любил со всей силой дикого сердца. К тому же он видел, что Заря, — так звали его дочь, — не особенно тоскует по родине и уже сжилась с новым племенем, войдя в его интересы, огорчения и радости.
Молодая девушка, спасенная Кремнем, чувствовала к своему спасителю безграничную преданность, которую и старалась ежеминутно выразить теми или другими услугами. Кремень, в свою очередь, облегчал девушке жизнь в незнакомом племени, защищал ее от нападок ворчливых старух, видевших, что Кремень отдает предпочтение чужестранке перед девушками родного племени. Заря скоро совершенно освоилась с новым положением, выучилась новому языку и стала учить Кремня своему наречию. Много смеха и веселости возбуждали эти уроки в длинные зимние вечера, при свете пылавшего костра.
Обыкновенно Кремень занимался какой-нибудь мелкой работой, а Заря, сидя около, шила плащ или очищала звериные шкуры. Старый вождь сидел обыкновенно молча, изредка бросая взгляды на молодых людей, и думал все свою мучительную думу о своем племени, о сыне, оставшемся там, и других родичах.
Он видел, что близость молодых людей приведет их к браку, и тогда он должен будет оставаться навсегда в чужом племени или уйти на родину один.
Старик не ошибся. Прошла зима, и вновь наступила благоуханная весна; кругом все зазеленело, склоны холмов и лесные поляны покрылись душистым ковром цветов, вереницы уток, гусей, аистов и других перелетных птиц вернулись с далекого юга в насиженные гнезда. Жизнь закипела, и племя, насидевшееся в дымной пещере, вздохнуло свободно и легко под лучами весеннего солнца.
В один из таких теплых вечеров Кремень и Заря сидели над обрывом, под свежим, только что опушившимся темной листвой дубом. Река глухо рокотала далеко под их ногами, пытаясь подмыть отвесные, массивные серые утесы; широкая даль сливалась с потемневшим небом, и тысячи звезд мерцали в вышине. Далеко, далеко на небе блеснуло небольшое холодное зарево, и через мгновение из-за холмов выглянул узкий серп луны, бросая робкие, слабые лучи и отражаясь в зеркальной поверхности реки. Из ближайшего леса доносились смутные ночные звуки: тяжелые шаги медведя, робкий вой шакалов и унылые возгласы филинов; в воздухе бесшумно реяли летучие мыши.
Глубокое, мирное настроение охватило Кремня; в его сердце ширилось и трепетало чувство благодарности к Великому Духу, создавшему все окружающее. Изредка он бросал взгляды на сидевшую рядом девушку, и чувства глубокой дружбы и симпатии волновали нежное, отзывчивое сердце Кремня.
Заря сидела неподвижно; охватив колени руками, наклонив голову и опустив глаза, она замерла, как статуя.
— Заря! — тихо произнес Кремень. Девушка вздрогнула от неожиданности и с улыбкой взглянула на своего товарища.
— Заря, — взволнованно повторил Кремень, — я один и свободен, у тебя старик-отец, который недолго проживет и, если ты сделаешься моей женой, то я буду защищать тебя от всяких напастей… Согласна?
Девушка вздрогнула, широко открыла глаза, в которых блеснул восторг и обожание, и бросилась к ногам Кремня, и ее губы шептали слова благодарности, любви и уважения:
— Ты спас мне жизнь, я твоя раба. Моя жизнь принадлежит тебе. Моя душа, мое сердце — все твое…
Глубокое волнение охватило Кремня. Казалось ему, что жизнь его наполнилась светом, и он шептал Заре о будущей жизни и совместной работе, о том, как он украсит ее плащи, какие сделает ожерелья…
А серп луны поднялся уже высоко над холмами и немного пересилил ночной мрак; кое-где из темноты стали вырисовываться утесы, озаренные слабыми лучами, а внизу далеко под ногами серебристые струи реки пели свою вечную монотонную песнь…
Утром Кремень и Заря сказали старому вождю о своем решении. Как ни был старик подготовлен к этому, однако новость сильно поразила его, и он, гневно сверкнув глазами, молча отошел и сел на своем любимом месте на обрыве. Кремень и Заря не тревожили его. Томительно шли часы за часами, а старик все сидел неподвижно. Какие мысли теснились в его седой голове? Он переживал свою жизнь и оплакивал былое величие. Перед его воображением проходили картины далекого прошлого, вспоминался храбрый и сильный сын, вспоминалось родное племя, жившее на берегу большого озера не в пещерах, а в хижинах, выстроенных из бревен, ему вспоминалось былое величие, когда все племя повиновалось ему как один человек, когда власть его была неограниченной и от него зависело, губить или миловать каждого из подчиненных.