Зогат ничего не говорил. Каффран немного подвинулся на своем месте в темной и покрытой грязью дыре, чтобы усесться с большим удобством. Несмотря на горечь в голосе и душе, он чувствовал печальное чувство потери, которое он не испытывал уже долгое время.
- Пошла молва, что Танису следовало набрать три полка для Имперской Гвардии. Хотя это и было впервые, когда наш мир попросили исполнить такую обязанность, у нас было огромное количество способных сражаться мужчин, обученных в муниципальном ополчении. Процесс Основания занял восемь месяцев, и набранные войска стояли на широких расчищенных равнинах, ожидая прибытия на орбиту транспортных кораблей. Нам сказали, что мы присоединимся к имперским силам, задействованным в кампании на Мирах Саббаты по вытеснению оттуда сил Хаоса. Нам также говорили, что мы, вероятно, никогда больше не увидим наш мир снова, потому, что если человек однажды избрал служение, ему следовало всегда быть там где и война, до тех пор, пока его не заберет смерть или же его не демобилизируют и он не начнет новую жизнь в том месте, где он оказался. Уверен, они сказали вам то же самое.
Зогат кивнул, в темноте влажной воронки его благородный профиль склонился в грустном согласии. Взрывы ревели над ними длинными протяжными очередями. Земля содрогалась.
- Итак, мы ждали там, - продолжил Каффран, - нас были тысячи, чувствующих зуд от жесткости новой формы, и наблюдающих за поднимающимися и опускающимися десантными кораблями. Мы были готовы идти, и все же с Танисом нам было трудно прощаться. Но мысль о том, что он всегда был и будет там, поднимала нам настроение. Тем утром мы узнали, что для того, чтобы привести нас в форму, нам в полк назначили комиссара Гаунта, - Каффан вздохнул, пытаясь объяснить вспыхнувшие в нем темные чувства гибелью родного мира. Он откашлялся.
- У Гаунта была определенная репутация, а также долгая внушительная история службы вместе с ветеранскими гирканскими полками. Конечно же, тогда мы были новичками, неопытными и неотесанными. Верховное командование, вероятно, полагало, что для того, чтобы сделать из нас боевую силу, нам требовался офицер с таким характером, как у Гаунта.
Каффран остановился. На мгновение он потерял ход мыслей, его заполнил гнев. Гнев – и чувство нехватки. С внезапным приступом боли он понял, что он впервые со времен Утраты в голос рассказывал эту историю. Его сердце судорожно сжалось вокруг нитей памяти, и он почувствовал обострение чувства горечи.
- Все пошло наперекосяк в ту, самую последнюю ночь. Проводилась посадка. Большинство войск уже или было на борту ожидающих взлета транспортов, или же к тому времени направлялось на орбиту. Флотский дозор не справился со своими обязанностями и значительных размеров флот Хаоса, который был всего лишь осколком еще большего флота, в страхе бежавшего после нанесенного им поражения Империумом, проник сквозь блокаду в систему Танис. Для предупреждения оставалось очень мало времени. Силы Тьмы атаковали мой родной мир и стерли его с галактических записей в течение одной ночи.
Каффран вновь остановился и откашлялся. Зогат смотрел на него в сильном удивлении.
- У Гаунта был простой выбор – или развернуть имеющиеся у него войска для отчаянного последнего боя или забрать с собою тех, кого он мог спасти, и уйти оттуда. Он выбрал последнее. Никому из нас не понравилось это решение. Все мы хотели отдать наши жизни, сражаясь за родной мир. Думаю, останься мы на Танисе, то не заслужили бы ничего, кроме сноски на страницах истории о нашем героическом подвиге. Гаунт спас нас. Он увел нас от того уничтожения, стать частью которого мы бы гордились, ради того, чтобы мы могли нести еще более великую разруху куда-нибудь еще.
Глаза Зогата ярко заблестели в темноте.
- Ты ненавидишь его.
- Нет! Ладно, да, ненавижу, как я бы ненавидел каждого, кто наблюдал бы за смертью моего дома, любого, кто пожертвовал бы им ради некого высшего блага.
- И вот это и есть высшее благо?
- Я сражался вместе с «Призраками» на дюжине фронтов. Я пока еще не видел высшего блага.
- Ты ненавидишь его.
- Я восхищаюсь им. Я последую за ним везде. Этим все сказано. Я покинул родной мир в ночь его гибели, и с тех пор сражался во имя памяти о нем. Мы, танисцы – вымирающий вид. Нас осталось всего около двух тысяч. Гаунту удалось выбраться оттуда с количеством людей, достаточным для формировки только одного полка. Таниский Первый. Таниский Первый и Единственный. Как видишь, именно это и делает нас «призраками». Несколько последних беспокойных душ мертвого мира. И, думаю, мы будем такими до тех пор, пока последний из нас не умрет.
Каффран затих и в полумраке воронки, кроме падающих снаружи снарядов больше не было слышно ни звука. Зогат долгое время молчал, потом посмотрел вверх на бледнеющее небо.
- Через два часа рассвет, - мягко сказал он. – Возможно, когда посветлеет, мы увидим, как выбраться отсюда.
- Возможно, ты прав, - ответил Каффран, потягивая затекшие, покрытые грязью конечности. – Кажется, артобстрел удаляется от нас. Кто знает, может нам и удастся пережить это. Фет, я переживал и худшее.
Глава 7
Солнечный свет изливался сквозь дождливые тучи, подсвечиваемые продолжительным артобстрелом. Освещенное небо вдоль и поперек прочерчивали инверсионные струи самолетов, следы от снарядов и дуги огня из массивных позиций Покаявшихся в отдаленных, подернутых пеленой холмах. Ниже, в широкой долине и у траншейных линий, дым, скопившийся от продолжавшегося уже примерно двадцать один час штурма, принимавший в себя по два или три снаряда в секунду, сгустился подобно туману – плотному, маслянистому, и омерзительно вонявшему кордитом и фицелином.
Гаунт привел воссоединенную роту на бункерную площадку, в которой когда-то располагались горны и доменные печи. Они сняли противогазы. Земля, да и сам воздух были пропитаны зеленоватой микроскопической пылью с привкусом железа и крови. По всему участку были разбросаны разорванные пластиковые упаковки. Теперь они находились в пяти километрах от линии артобстрела и шум барабанов, находившихся в амбарах или фабриках вокруг них, перекрывал даже свист снарядов.
Корбек вывел своих бойцов из зоны поражения почти невредимыми, хотя их всех сбило с ног ударной волной, а восемнадцать человек надолго были оглушены из-за взрывов в воздухе. В лазаретах у траншей разорванные барабанные перепонки за пару секунд подлатали бы с помощью пластеновых диафрагм или же имплантировали туда акустические усилители. Но это было у траншей. Здесь же, они несли ответственность за восемнадцать глухих бойцов. Когда все построились в походной порядок, Гаунт разместил их посреди колонны, так, чтобы их могли вести и предупреждать находившиеся вокруг люди. Также у солдат имелись и другие повреждения – сломанные руки, ребра и ключицы. Но все они могли идти, и это была удача.
Гаунт отвел Корбека в сторону. Комиссар инстинктивно чувствовал хороших солдат, и его не на шутку тревожило то, что он мог ошибиться. Он избрал Корбека в качестве противовеса Роуну. Оба они пользовались уважением в Таниском Первом и Единственном – одного из них любили, второго же боялись.
- Не то, чтобы ты допустил тактическую ошибку такой уж значимости… - начал Гаунт.
Корбек начал было что-то говорить, но затем оборвал себя. Слова извинения перед комиссаром застряли у него в горле.
Гаунт сделал это вместо него.
- Понимаю, все мы находимся сейчас в тяжелом положении. Твоя группа пострадала особенно сильно от этих экстремальных условий. Я слышал о Драйле. Также думаю, что те здания с барабанами, которые ты принялся взрывать с самоубийственной решимостью, предназначались для нашей дезориентации. То есть для того, чтобы заставить нас совершать необдуманные поступки. Стоит признать, они здорово выводят из себя. Это такое же оружие, как и пушки. Они нужны для того, чтобы сломить нас.
Корбек кивнул. Война несла в себе горечь в ее великой, древней форме. В его взгляде и поведении появились следы легкой усталости.
- Какой у нас план? Отступим, когда прекратится артобстрел?