Оуньял'ам не смог бы это остановить, не раскрыв то, что его отец больше не годился в правители, и последствия содеянного могли быть еще хуже. Пока жив император, Оуньял'ам все еще остается единственным регентом, и любая порожденная им паника — может стать небольшим шансом, — может сделать некоторых из гадюк еще более опасными.
— Вы в порядке, мой принц? — едва слышно позвала Аиша.
Он вздрогнул и оглянулся. Ее лицо было пропитано искренним беспокойством. Вновь ему захотелось схватить ее маленькую ручку.
— Я просто думал о… о пустяках.
В этот момент что-то — он так и не понял, что именно, — привлекло его внимание к парадным дверям. К нему направлялся Джибраил, новый коммандер имперской гвардии. Что-то в лице мужчины заставляло время замедлиться; он шел твердым размашистым шагом, но в глазах читалось безумие.
Нажиф стоял всего в нескольких шагах позади Оуньял'ама. Должно быть он тоже наблюдал за приближение коммандера. Еще несколько в зале, заметив, стали бросать любопытные взгляды.
Подойдя к столу, коммандер Джибраил поклонился и заговорил тихим голосом, чтобы никто не смог их подслушать.
— Мой принц… — он замолчал, запнувшись на титуле. — Прошу прощения, что прерываю Вас. Не могли бы мы с вами отойти, чтобы поговорить… с глазу на глаз.
Что-то приключилось. Оуньял'ам пока не знал, что именно, лишь только то, что это произошло. Мгновенье тянулось.
— Мой… мой… — коммандер Джибраил снова умолк, словно забыл, как обращаться к имперскому принцу.
Мимолетом взглянув на Аишу, Оуньял'ам осмелился коснуться ее руки под столом, чтобы пресечь заигравшую у нее на лбу тревожную морщинку. Он поднялся и, хотя ему следовало заверить всех присутствующих, что ему всего-то нужно позаботиться о некоторых делах, в горле у него совсем пересохло.
Жестом указав на заднюю дверь, он послал коммандера прочь и сам последовал за ним, как и Нажиф, с двумя другими из его личной стражи, только сначала назначил четвертого присматривать за Аишей. Оказавшись в проходе за дверью, Оуньял'ам повернулся к новому коммандеру имперской гвардии.
— Что случилось? — потребовал он, стараясь говорить резко, нежели взволнованно.
Имперские гвардейцы славились чуть ли не полным отсутствием видимых эмоций, но, когда Джибраил отвечал, голос его обрывался несмотря на то, что говорил он тихо.
— Дыхание императора остановилось, — он замолчал, и голос его стал еще более сбивчивым. — Я стоял на страже у его дверей, когда слуга пришел сообщить мне, что не смог разбудить императора. Я лично отправился проверить его состояние, а после сразу же направился к вам.
В каком-то смысле Оуньял'ам знал, что собирался сказать коммандер, но до сих пор не был к этому готов.
— Отведи меня к моему отцу, — приказал он.
Джибраил склонил голову и немедленно развернулся. Весь следующий путь через дворец казался бесконечным, даже несмотря на отрадное присутствие Нажифа рядом с ним.
Три имперских стражника стояли перед покоями императора, где суетилась и перешептывалась троица слуг. При приближении Оуньял'ама все шестеро опустились на одно колено. От этого вида его замутило, а в груди защемило. Не удостоив их еще одним взглядом, он прошел мимо и направился прямо к дверям.
— Нажиф, со мной. Больше никто.
Он толкнул двери, ведущие в вычурно украшенную гостиную и поспешил в спальню. Все вокруг было тихо, если не считать тихую поступь Нажифа за спиной, затихшую, как только он остановился.
Он вглядывался в газовые занавески у изножья громоздкой кровати. Ничто не отличалось от того, что он видел в ту ночь, когда пришел использовать императорскую печать. Окна были закрыты, и теперь в комнате еще сильнее пахло смрадом разложения. Для четкого видения он обошел кровать сбоку.
Все, что осталось от его некогда могущественного отца, было сморщенной иссохшейся формой. К счастью, глаза его были закрыты, но неподвижность не подтверждала сказанного.
Оуньял'ам стоял так долго, не в силах пошевелиться, пока Нажиф наконец не обошел его и, протянув руку, не прикоснулся двумя пальцами к горлу императора. Такой поступок сам по себе был самонадеянным, но кто-то должен был подтвердить смерть.
Убрав руку, Нажиф выпрямился.
— Должно быть, он скончался во сне.
Оуньял'ам разглядывал лицо мертвого отца. Его окатило волной непрошенного сожаления, да как он мог горевать?