Ночью, по срочной просьбе Гассана, Оуньял'ам приказал убрать тела близ южной части рынка. Все вопросы, возникшие по этому поводу у имперской гвардии, были отложены на потом. Вторую просьбу Гассана: убрать стражу специально назначенную поджидать беглецов у внешних городских ворот — нельзя было выполнить столь открыто.
Подчиненный Харита уже занял его место. Были теперь и другие претенденты, соперничавшие за освободившийся пост субкоммандера. Хоть имперские гвардейцы и были обучены следовать приказам, Оуньял'ам еще не был их императором, поэтому приходилось действовать осторожно. Однако теперь, когда А'Ямин мертв, а император с каждым днем слабеет, гвардейцы по-прежнему будут избегать допроса императорского наследника, ведь вскоре они будут обязаны ему за свое назначение.
Оуньял'ам дал распоряжение отозвать часть имперской стражи, расставленной при выходе из города, поскольку много важных гостей нуждались в постоянной защите. Это привело к еще большему перераспределению сил, а также изменениям в чередовании службы в течение ближайших дней и ночей. Гассану придется внимательно следить за дырами, через которые можно будет покинуть город.
Для Оуньял'ама такого спасения не было.
В империи, где не было никого, кто мог бы говорить от имени ее слабеющего императора, принц в лучшем случае обладал скудной властью. Поскольку он не был женат или помолвлен, этим вечером присутствовало достаточно тех, кто воспользовался бы традицией, чтобы заявить, что он не подходит на роль регента, вне зависимости от того, что является императорским наследником. Их бы устроило, если бы принц сначала выбрал одну из их дочерей, перед тем как заручится их поддержкой.
Среди придворных все еще оставались те, кто, как и его отец, в глубине души чтил старые обычаи и богов. Скоро они вступят в сговор и противоборство, чтобы занять место А'Ямина, и Верховный Премин Авели-Джама будет среди них. Разумеется, некоторые из тех, кто стремится к имперскому союзу, скрепленному брачными узами, будут препятствовать назначению другого советника.
А'Ямин, вернее призрак, нажил себе столько же врагов.
— Мой принц, — произнес нежный голос. — Наша семья рада приветствовать Вас.
Оторвавшись от раздумий, Оуньял'ам медленно повернул голову, вернув самообладание.
Перед ним склонила голову лучезарная Дюра.
Она, как ни удивительно, ступила на край помоста, на мгновение представившись равной будущему императору. И в данный момент он ничего не мог с этим поделать.
Дюра была на палец или два выше него, однако нобили, а в особенности члены королевских семей, восторгались высоким ростом женщины. Густые локоны ее волос волнами обрамляли волевое лицо: широкие скулы и прямой, но выступающий нос. Безупречно украшенная сапфировыми серьгами и темно-лазурной туникой, сидевшей по фигуре, она нежно улыбалась слегка приподнятыми уголками рта.
Её считали одной из самых красивых женщин империи.
Оуньял'ам так не думал, не тогда, когда смотрел ей в глаза
— Простите мне мою дерзость, мой принц, — пролепетала она. — Молю Вас.
В ее голосе не было мольбы, зато в нем чувствовалась некая уверенность.
— Я подумала предложить вам свою компанию за сегодняшней вечерней трапезой, — продолжила она шепотом, так, что остальным пришлось наклониться к ней поближе, чтобы расслышать. — Лишь сейчас я нашла в себе смелость попросить об этом. Я не хотела бы, чтобы вы чувствовали себя таким одиноким и безутешным после утраты вашего советника и коммандера вашей гвардии.
Возглавляя вечернее празднество, Оуньял'ам сидел за одиноким столом, стоявшем на помосте. Все присутствующие могли видеть, что место рядом с ним, предназначенное для его отца, пустовало.
По левую сторону от пустовавшего места, сидела его тётя, старшая сестра отца. Подушка справа от принца предназначалась для того, кого он выберет в качестве сотрапезницы. Этот обычай существовал столько, сколько он себя помнил, но еще никто за всю его жизнь не просил его о такой привилегии.
Высокомерие Дюры с наигранной скромностью было прикрыто беспокойством, как и ее уверенность в своем обаянии, богатстве и… всем остальном, что она могла предложить мужчине. В конце концов, разве можно устоять перед ней? Мало кто мог бы.
Он отвел взгляд.
Делая вид, что рассматривает великий зал и всех в нем присутствующих, Оуньял'ам старался не задерживать взор на ком-то особенном. Вместе с тем, он миновал одну маленькую молодую девушку, одиноко стоявшую у парадных дверей и их стражи. Она притворилась, что попивает что-то из серебряной чашечки и явно надеялась остаться незамеченной, пока ее отец, Мансур, попустительствуя, непринужденно беседовал с окружающими.
Продолжая скользить взглядом, Оуньял'ам проговорил:
— Благодарю за заботу, но, в сложившихся обстоятельствах, я буду ужинать один.
Он подождал немного, чтобы посмотреть заикнется ли Дюра об очередной просьбе. Она не дрогнула.
— Учитывая обстоятельства смерти императорского советника, — продолжил он. — я не могу напрасно беспокоить свою личную стражу. Виновники не были найдены, и вероятней всего, они действовали не в одиночку: кто-то из членов императорского двора помогал им изнутри. Уверен, вы понимаете.
Смотреть на Дюру было ни к чему. Некоторые по глупости восприняли бы это как подозрение, брошенное в их сторону. Другие в отчаянии, благосклонности ради, попытались бы убедить его в своей невиновности. Что могла сказать — скажет Дюра?
Ничего, конечно.
Краем глаза он увидел, как она низко поклонилась.
— Я желаю вам только здоровья и благополучия, мой Великий Принц, — промолвила она вполголоса, словно шепотом, чарующим упрямого воздыхателя — В этот вечер, в день рождения вашего почтенного отца, больше, чем когда-либо прежде.
Дюра грациозно сошла с помоста, стремясь не видеть недовольства на лице разъяренного отца.
Не удостоив ответом, Оуньял'ам тоже сошел с помоста. Он внезапно осознал, что больше ни мгновенья не может выносить лицемерия вокруг себя. Пусть он и сохранил выражение ледяного безразличия, в душе ему не терпелось сделать что-нибудь, чтобы перебороть смятение. Он двинулся через огромный зал прямиком к парадному входу, но в последний момент изменил направление.
Не поднимая головы на его приближение, Аиша лишь посмотрела наверх. Побледнев, она еще ниже склонила голову. Ее темные шелковистые волосы без малого закрывали ее лицо, и когда он подошел к ней на расстояние вытянутой руки, он был вынужден смотреть в макушку ее головы.
— Аиша, — мягко произнес он, а затем, чтобы никто поблизости не услышал, поправился. — Леди Аиша… для меня было бы честью, если бы вы поужинали со мной.
Неужели она дрожит? Живот стянуло тугим узлом от того, что он заставил ее испытать такую неловкость… сделал ее объектом слишком большого внимания. Но он был не в силах себя остановить.
На миг он испугался, что она найдет вежливый способ ему отказать, а к такому он был не готов.
— Конечно… мой принц, — прошептала она, прежде чем вновь обрела голос. — Это будет честью для меня… и моей семьи.
— Так давайте же приступим к празднеству, — сказал он, поворачиваясь весьма неторопливо, чтобы позволить ей встать рядом с ним.
Ему хотелось взять ее за руку, но в глазах всех присутствующих это выглядело бы чересчур благосклонно. Как только они двинулись к помосту и главному столу, в зале воцарилась тишина.
Нажиф, наблюдая, стоял позади стола и по всей видимости был немного взволнован.
Оуньял'ам кивнул капитану своей личной стражи, и Нажиф незамедлительно обогнул стол, чтобы предложить руку взошедшей на помост Аише. Один, вернее даже двое, из его оставшихся людей помогли пожилой сестре императора устроиться на подушке слева от пустующего места в центре стола.
Как только Аишу усадили, Оуньял'ам оглядел залу, ожидая пока все отыщут свои места. После чего все стоя ждали, пока не сядет он. Устроившись на собственной подушке, он бросил еще один быстрый взгляд на огромную залу, слегка замедлившись у стола Дюры.