Но, ни закаленный политическими схватками премьер, ни его племянник, который фактически управлял страной ввиду многочисленных старческих болезней дяди, ни самый старый в истории наследник престола, лишь недавно ставший королем, не стали терять время на бесплодные размышления.
— Ваше Величество, — начал ответ Солсбери, — с Вашего соизволения, начну по порядку — с Османской Империи… — и он начал описывать ситуацию в дряхлеющем на глазах государстве турок-османов, вынужденных поддерживать свое былое могущество денежными вливаниями западных покровителей и жестокими репрессиями против христианских народов. В последнее же время, отметил премьер, обстановка в турецких владениях спокойная, никаких новых признаков очередной резни христиан или очередного политического кризиса нет. Но в качестве ложки дегтя премьер заметил, что активная германская политика в Оттоманской империи, вопреки ожиданиям английского правительства, с первых же своих шагов имеет отчетливый антианглийский оттенок. Что вместе с поддержкой Германией буров отнюдь не улучшает англо-германских отношений.
Закончив описание ситуации в Турции, маркиз позволил себе глотнуть немного хереса, чтобы смочить горло и продолжил доклад. От Персии, в которой начало преобладать русское влияние, он перешел к Индии и Афганистану. В этих странах пока британское могущество не подвергалось пересмотру, хотя на кое-какие тревожные признаки Солсбери все же указал. Он отметил постоянно растущую сеть русских железных дорог в Азии, которая явно несла угрозу для Индии. Военные требовали для обеспечения ее обороны все больше и больше войск, чему препятствовала затянувшаяся война в Африке…
И наконец, сделав, с разрешения короля, еще один небольшой перерыв, премьер-министр приступил к рассказу о положении в «больной точке» современной азиатской политики.
— Несмотря на поражение основных сил «боксеров», положение в Китае остается сложным. Отдельные очаги восстания еще не уничтожены, кроме того, после восстания бейпинское (пекинское) правительство окончательно потеряло способность управлять всей страной, каждая провинция которой ныне фактически ведет свою политику. Но даже не это представляет главную опасность нашим интересам в этом районе, — премьер-министр говорил медленно, размеренно, часто прерываясь — сказывался возраст, не зря основную работу он доверял своем племяннику, — основную угрозу несет усиление позиций России в Маньчжурии. «Тсар», — он с трудом выговорил это ужасное варварское слово «царь», — Николай Второй ведет непредсказуемую политику. Еще недавно его министры заверяли, что, завершив подавление восстания, русские войска уйдут из Маньчжурии. Однако в феврале русские предъявили китайскому правительству ультиматум, потребовав вывода китайских войск из Маньчжурии[14]. А в марте они заявили, что требуют строгого выполнения китайских законов, запрещающих проживание китайцев на маньчжурских землях. И начали высылку таковых, в первую очередь с территории Северной Маньчжурии. Попытки сопротивления подавляются силой. Для чего по официально еще не введенной в строй Транссибирской железной дороге подвезены дополнительные войска взамен выведенных ранее. По некоторым сведениям из Петербурга, «тсар» решил аннексировать Северную, а возможно, позднее и всю Маньчжурию… — прервавшись на несколько мгновений, чтобы с разрешения Его Величества освежить еще раз горло, Солсбери продолжал рассказ о неугодном Лондону поведении Николая в китайском вопросе. А также недостаточной поддержки английского противодействия экспансионистским устремлениям деспотического царского режима со стороны других европейских стран, особенно Германии.
— Понимаю и разделяю ваше негодование, Роберт, — дождавшись очередного перерыва речи премьера, заметил король. — Но неужели у нас нет сил для разрешения вопроса в нужном нам направлении?
— Разрешите? — вклинился в разговор сидевший до того молча Бальфур. — Ваше Величество, мы обладаем огромной силой, и действующей, и скрытой, если мы сможем сконцентрироваться… но распределение наших имперских интересов делает это почти невозможным[15]…
— Значит, нам необходим способный действовать союзник на месте, — подвел итог Эдуард Седьмой. — Например, японцы.
— Весьма правильная мысль, Ваше Величество, — поддержал его лорд Солсбери. Промолчав, естественно, что уже в апреле японский посланник Хаяши начал зондаж возможностей заключения союза, а с июня шли названные консультациями фактически полноценные переговоры между ним и представителями британского правительства. — Мы немедленно начнем работу в этом направлении, учитывая предстоящий приезд маркиза Ито в нашу страну. Этот японский политик ныне не занимает никакого официального поста, но продолжает оставаться влиятельной фигурой. И его поездка, я уверен, связана с поиском возможных союзников для противодействия российской политике в Китае и Корее.
Российская Империя, Санкт-Петербург, Зимний Дворец, декабрь 1901 г.
«В стремлении обеспечить свои интересы японское правительство ищет, конечно, прежде всего, поддержки других заинтересованных держав, и можно быть уверенным, что японская дипломатия напрягает все усилия, чтобы возбудить против наших действий в Манчжурии не только Англию и Германию, но также и Китай… Ближайшая цель японского правительства состоит при этом, конечно, в том, чтобы создать по отношению к России комбинацию, подобную той, вследствие которой сама Япония должна была отказаться, после войны с Китаем, от утверждения на Ляодунском полуострове. Если же, однако, подобная комбинация не состоится, Япония должна будет или отказаться от всякого вознаграждения, или решиться действовать собственными силами. Найдет ли японское правительство в себе достаточно смелости, чтобы пойти по этому второму пути, не останавливаясь даже перед риском столкновения с Россией, заранее сказать невозможно» — отложив в сторону копию не раз перечитанного январского сообщения Извольского[16], Николай (он же Петр) еще раз окинул взглядом стол, заваленный документами.
И подумал, что труднее всего в новом мире оказалось не выжить, а привыкнуть к количеству документов, которые ежедневно приходилось просматривать и принимать решения. Но он все же справился, пусть и с трудом, и с этой проблемой.
«Завтра, наконец, будет опубликован Манифест… и опять взвоют все эти дядюшки, тетушки и даже мамА. Которые так надоели ему своими советами и указаниями, что и как делать, и постоянными просьбами за того или иного казнокрада. Распустил потомок родственничков, распустил. Ничего, показательная казнь пятерки самых крупных воришек и бывшего министра финансов заставит их прикусить язык. А если нет… жандармским корпусом и личной охраной руководят достаточно преданные Ему люди, военный министр — Его человек. А гвардия… дядюшка Владимир не слишком интересуется своими служебными делами и, кажется, не заметил, а скорее всего просто не обратил внимания, что все четыре батальона преображенцев сменили своих командиров. Даже не считая командования стрелков… Его же сынок, как доносят, больше увлечен новой пассией, чем отслеживанием ситуации в гвардейских частях. Ничего, если так будет продолжаться — он сам себя скомпрометирует» — Николай-Петр поймал сам себя на мысли, что настолько вжился в новый образ, что и мыслит по-иному, словами, которые ранее ему неизвестны были.
А все же год был трудный. Потруднее, пожалуй, чем выживание под властью Софьи. Все эти хитросплетения придворной политики, внешнеполитические проблемы, внутренняя ситуация…
«Нет, но все же его потомок точно не в своем уме — одновременно обострять положение на Дальнем Востоке и рваться на Балканы и в Проливы… Широко шагать замахнулся, как бы штаны не порвал. Вовремя Боже принял меры, иначе Россия могла оказаться, как та бабка из сказки этого замечательного поэта Пушкина, у разбитого корыта. Не зря ему теперь на разные авантюры приходится идти, вроде того дела с бурскими крейсерами-купцами. Когда полковник Максимов озвучил ему то предложение одного из добровольцев, он в первый момент даже хотел выгнать этого прожектера вон. Ибо это была не просто авантюра, а авантюра, не имеющая никаких прецедентов и на грани законности, если не за ее пределами… А потом он подумал, что хуже все равно не будет, разве что погибнет несколько добровольцев, знающих на что идут… и согласился. И даже добровольцы нашлись. Хорошие и храбрые, молодые мичмана и лейтенанты. Жалко будет, если не выживут. Зато если вернутся — готовые боевые командиры. Теперь же видно, что у англичан головной боли добавилось и средств для противодействия нам в Китае меньше осталось. Разве что японцам помогать. Но те без чьей-либо помощи и так воевать не полезут, так что пусть это будут англичане. По крайней мере французы, как наши союзники, к ним не присоединятся. Да и германцев можно будет нейтрализовать, они с англичанами последнее время тоже не в лучших отношениях, а с нами заигрывают в расчете от французов оторвать. А хорошо бы…»