— Нам очень повезет, если обойдемся без потерь. Бронепалубных шестеро и четверка броненосных. Нашим старичкам и с бронепалубными было бы сложно справиться. Не зря искрил этот проклятый японец… Уходим.
Русские крейсера повернули на восток, набирая скорость. Однако японцы изначально шли практически полным ходом, к тому же все их корабли имели большую максимальную скорость хода. Японские крейсера медленно, но верно настигали русские корабли и, подойдя кабельтов на сорок, открыли огонь. Русские отвечали, маневрируя чтобы открыть углы обстрела своих казематных орудий. Из-за этого относительная скорость русского отряда падала еще больше. Но попадания в противника первыми добились именно они. На концевых «Ивате» и «Токива» расцвели заметные с мостиков русских кораблей разрывы. Однако и русским доставалось, особенно идущему концевым и почти небронированному «Рюрику». Но в самое опасное положение отряд неожиданно поставило попадание в «Россию», разбившее ей третью трубу. В результате крейсер неожиданно сбросил скорость. «Громобою» с «Рюриком» пришлось резко менять курс, чтобы избежать столкновений. В результате «Рюрик» пошел ближе к строю неприятеля, чем остальные корабли, и сразу же получил несколько попаданий. Вспыхнуло сразу множество пожаров, один из которых грозил распространиться через носовой люк подачи снарядов в погреб восьмидюймовых боеприпасов. Под руководством подоспевшего из боевой рубки старшего офицера Алексея Зурова, пожар удалось потушить. И почти следом же разорвавшийся новый снаряд поразил Алексея Александровича, град осколков ударил его в спину и голову. На мучительную смерть обречен был и раненый командир плутонга восьмидюймовых орудий мичман Ханыков, вся спина которого обратилась в сплошную вскрытую до ребер кровавую рану. Почти одновременно в эти минуты погибли командир броненосца капитан первого ранга Матусевич, сменивший его вахтеный офицер Дмитрий Толстой, за — ним старший минный офицер Зенилов. Командование кораблем после гибели командира и старших офицеров принял младший артиллерийский офицер лейтенант Константин Иванов Тринадцатый. Но едва он успел занять место на мостике, как в результате попаданий в незащищенную корму крейсер потерял управление и начал сваливаться в неуправляемую циркуляцию. Но никто на корабле не поддавался панике. Прикрытые лишь щитами расчеты палубных орудий или просто металлом той же палубы артиллеристы на батарее шестидюймовых орудий, они продолжали вести бой, не обращая внимания на убитых и раненых. На самом опасном месте, под градом японских снарядов, дважды легко раненый мичман Павлов невозмутимо, словно на учениях, командовал огнем своей батареи стодвадцатимиллиметровых орудий. «Россия» и «Громобой», пытаясь прикрыть своего собрата, свернули вслед за ним. Державшиеся до того в стороне японские бронепалубные крейсера начали сближаться с горящими, избитыми огнем русскими кораблями, стремясь поставить их в два огня. Однако сейчас впервые казематная схема оказалась полностью соответствующей условиям боя. Русские открыли огонь с обоих бортов, отбиваясь от обоих колон неприятеля. Одновременно с севера подошел на полной скорости «Варяг», своим неожиданным появлением и точным огнем шестидюймовок заставивший отвернуть и сломать строй получившие несколько неприятных попаданий концевые «Такачихо» и «Акаси». В образовавшийся разрыв сейчас же свернули «Россия» и «Громобой», на прощание поразив «Ивате». На японском корабле разгорелся сильный пожар и крейсер даже вышел из строя. Но и это удачное попадание уже не могло спасти обреченный «Рюрик», полностью потерявший управление и отвечавший на огонь противника всего лишь из десятка орудий.
Командовавший японской эскадрой адмирал Катаока, обнаружив, что менее поврежденные русские корабли уходят, приказал прекратить преследование. Истерзанный в неравном бою, оседающий в море кормой, окутанный паром из разбитых котлов, «Рюрик» показался ему более легкой добычей. Однако лейтенант Константин Иванов Тринадцатый, и оставшиеся в живых офицеры и матросы флаг спускать не собирались. Когда последние орудия «Рюрика» вышли из строя, и ответный огонь стих, японцы пошли на сближение. Но экипаж русского крейсера внезапно предпринял отчаянную попытку таранить ближайший корабль, а в крейсер «Идзумо» пошла торпеда… Японские корабли, прибавив ход, отошли от неожиданно оказавшегося опасным крейсера, но быстро вернулись назад и вновь открыли огонь. К концу схватки их было одиннадцать против одного.
Наконец, после длительного и жестокого боя «Рюрик» был превращен в груду искореженного железа и только чудом держался на плаву. На нем не осталось ни одного исправного орудия, если не считать одной сорокасемимиллиметровой пушки, уцелевшей чудом. К неподвижному и прекратившему огрызаться огнем крейсеру вновь стали приближаться японцы. Не желая сдавать корабль врагу, лейтенант Иванов приказал открыть кингстоны, покинуть корабль и спасаться «по способности». Раненых на скорую руку привязывали к уцелевшим койкам и просто выбрасывали в море, в надежде, что такой поплавок не даст им утонуть.
Адмирал Камимура, поняв, что капитуляции со стороны русских не будет, пришел в ярость и приказал обрушить на крейсер шквал огня. Взрывы японских снарядов на воде и палубе убивали старающихся спастись русских моряков. Однако броненосный крейсер русского флота «Рюрик» с поднятым Андреевским флагом и взвившимся сигналом «Погибаю, но не сдаюсь!» скрылся в морских волнах, так и не покорившись врагу. Японцы прекратили огонь и начали подбирать оставшихся в живых моряков…
Военные обозреватели всего мира, включая японских, писали: «Нужно быть железными существами, чтобы выдержать такой адский бой».
Маньчжурия, южнее Сюаньчжоу, сентябрь 1902 г.
Марш оказался весьма тяжелым испытанием для Михаила, несмотря на все его тренировки в конном спорте. Оказалось, что скакать, самому выбирая время и возможность отдыха, куда проще, чем маршировать в колонне полка. Но Гаврилов справился и даже втянулся в ритм движения. Поэтому и незаметно пропустил начало боя. Просто марш вдруг сменился непонятной суетой и командами, бездумно выполненными и ретранслированными Михаилом своим подчиненным. В результате две таратайки его взвода заехали за небольшой холм. Быстро снятые пулеметы солдаты, понукаемые унтерами и громкой руганью Толоконникова, заглушавшей даже звуки выстрелов, поволокли наверх. Михаил, спешился и бросив поводья денщику, поднялся на вершину, одновременно доставая из футляра бинокль. Наверху было довольно ветрено и шумно, над головой посвистывали какие-то непонятные насекомые. Несколько драгун из бокового дозора лежали и, лихорадочно передергивая затворы винтовок, палили куда-то в поле. Там, впереди, двигались фигурки в необычной темной, почти черной форме. Выстрелы несколько оглушили Михаила, и он не сразу расслышал, что ему кричит подбегающий Толоконников.
— Вашбродь, не геройствуйте, ложитесь! Пуля, она — дура!