А потом минные крейсера приволокли еще один щит, побольше, до того отстаивавшийся у берега. Теперь по нему пытались стрелять всей эскадрой. Тут же выяснилось, что одновременная стрельба не дает определить точное расстояние никому, даже на расстоянии пары десятков кабельтовых. Стрельбы задробили по приказу адмирала и потом долго тренировались в определении расстояния до щита на разных курсах и дистанциях, одновременно тренируясь в заряжании и разряжании орудий. Такая примерная стрельба производилась еще и на контргалсах и различных курсовых углах.
Ночь эскадра провела в месте проведения стрельб, причем под утро была сыграна внезапная тревога. Матросы и офицеры, негромко ругаясь, заняли места по боевому расписанию. Часа полтора тренировались в отражении минной атаки, условно обстреливая в свете прожекторов имитирующие ее минные крейсера.
Воспоминания о четких действиях команд ночью несколько успокоили императора. А утренняя церемония заставила вообще отложить размышления на потом. После же построения царь едва не столкнулся со спешащим куда-то офицером в форме серебряными погонами. Он, вытянулся во фрунт, словно молодой солдат и представился младшим инженер-механиком Гавриловым.
— А вы куда спешите, господин… инженер-механик, — улыбнувшись, уточнил Николай.
— Да, Ваше Императорское Величество, спешу! В машинное…, - замялся офицер.
— Ага. Мне тоже будет интересно там побывать. Не сопроводите меня и заодно не покажете, что там и к чему? — снова улыбнулся царь.
— Но, Ваше Императорское Величество, там… — офицер еще больше расстроился. — грязновато-с там, прошу меня извинить. Машины…
— Я понимаю, — мягко ответил Николай. — Думаю, что сменное платье для меня все же найдется, — и обернулся к словно бы случайно сопровождавшему его лейтенанту.
— Так точно, Ваше Императорское Величество! — если лейтенант и был удивлен неожиданно просьбой, то внешне ничем это не выдал.
В результате Николай вместе с Гавриловым оказался в машинном. Где внимательно понаблюдал за мелким ремонтом одной из машин, а затем посетил котельное отделение. Где некоторое время, к удивлению, и даже к ужасу сопровождающих, покидал уголь в топку вместе с матросами-кочегарами. Потом заинтересовался котлами с нефтяным отоплением и долго расспрашивал Гаврилова о их преимуществах и недостатках.
Российская Империя, Санкт-Петербург, Тверская улица, январь 1901 г.
Гостиная выглядела типично для петербургского доходного дома средней руки.
Неудобная мебель модного и непременного в последнее время, как снег зимой, стиля модерн с сероватой обивкой, расставленная с претензией на уютность. Угол занимало пианино. Которое, сейчас, надо признать, никого из присутствующих не интересовало, так как у них имелось более интересное занятие. Прибывший на днях из Москвы присяжной поверенный Извеков, Сергей Маркович, рассказывал последние новости и слухи о самодержце всероссийском. Сергей Маркович состоял в том слое людей, которые создают в империи скромный, но солидный фон для блистания звезд света и полусвета. Такие как он заполняли кресла в театрах, нижние трибуны во время скачек, ужинали и завтракали в модных, пусть и не всегда дорогих ресторанах, подписывались на популярные газеты и заказывали платье у дорогих портных, и в целом составляли то, что называлось «обществом». Манеры его были уверенны и свободны, взгляды — либеральны и даже где-то революционны, поскольку ныне это было модно, но все в пределах допустимого тем же обществом уровня фронды.
— … Да, господа, можете мне не верить, но сам Сергей Александрович в полном недоумении и раздрае чувств! — как «истинный демократ» Сергей Маркович опустил титул московского генерал-губернатора, но все и так поняли о ком идет речь. — После ужасного самодурства ЕГО, в Севастополе, никто не может знать, что воспоследует дальше. А ОН, говорят, сидит, как сыч, в Александрии и чего-то ждет.
— Сергей Маркович, а что на самом деле в Севастополе происходило? Расскажите нам, коль вы все знаете наверняка, — попросил его один из собеседников, тоже присяжной поверенный, но менее известный, чем Извеков.
— Да, да, просим — поддержали его еще несколько голосов.
— Как вы знаете, — горделиво заметил Сергей Маркович, — у меня есть знакомства в кругах…, - все промолчали, но кое-кто подтвердил слова юриста утвердительным наклоном головы, — так вот… они рассказывают, что ОН не только потребовал вывести зимой суда в плавание, что не имеет прецедентов. Но еще и заставил стрелять по мишеням в бурном в сию погоду море! А когда из-за этого случились поломки в орудиях… — он замолчал, нагнетая обстановку, словно на рассмотрении дела в суде. Дождавшись единодушной заинтересованности собеседников, даже дам, которых до того больше волновала новость об охлаждении между августейшими супругами, Извеков продолжил, — ОН вошел в неистовство и, как рассказывают, по прибытии в порт кричал на адмирала Тыртова, словно на мальчишку. И выражения при сем использовал, более подходящие извозчику, — переждав бурю удивления и негодования, юрист снова овладел вниманием слушателей. — Наблюдающих же за строительством «Ростислава» повелел понизить в должностях и штрафовать на суммы ремонта орудий.
Поднявшийся снова шум прервал самый молодой из присутствующих. Он сравнительно недавно закончил заведение на Фонтанке[3], но чувствовал себя среди своих коллег вполне уверенно. Такое поведение было вполне понятным, если учесть, что у него, по слухам, был неплохой покровитель из Государственной Канцелярии. А сам Михаил Пафнутьевич Гаврилов занимал уже серьезную должность столоначальника у Витте, в Министерстве Финансов.
— Однако, как мне написал мой двоюродный брат, — который, как многим было известно служил как раз на «Ростиславе», — матросики и даже механики им очень довольны. Брат пишет, что государь самолично соизволил одеть на себя простое рабочее платье кочегара и участвовать в работах по ремонту механизмов. И даже отстоял некоторое время кочегаром у котла, чтобы, как он выразился, «почувствовать работу».
— Шокинг, — вырвалось по-английски у одной из дам.
— Неужели сие прилично владыке шестой части Земли? — удивился еще один собеседник.
— Неужто ОН вообразил себя своим великим предком? — спросил кто-то из гостей.
— Вольно же ЕМУ воображать себя Петром Первым, — скривив губы, заметил Извеков. — С ЕГО умениями и навыками полковника средней руки…
— Точно так-с, всего лишь изображать, а не быть, — подтвердил еще один собеседник. И спросил Гаврилова. — Михаил Пафнутьевич, а как ваш министр на сии непредвиденные траты реагировал?
— Сергей Юльевич, запросил личной аудиенции и, говорят, будет просить государя более таковых причуд не исполнять и денег, коих в российской казне не хватает на более важные вещи, по-пустому не тратить…
Обсуждение неожиданных новостей продолжалось, в то время как по этой же улице мчался, нахлестывая коней, извозчик. Проскочив несколько доходных домов, заполонивших с недавних пор улицу, он притормозил лошадку у парадного подъезда одного из них. Вышедший из саней человек был мрачен и хмурен сильнее, чем петербургское небо.
— Жди здесь, — коротко бросил он «ваньке»[4].
— Слушаюсь, Вашсиясь[5], - ответил тот с неистребимым рязанским акцентом.
— Вот и слушайся, — проворчал себе под нос мужчина и вошел в парадное, где его уже ждал привратник. Кроме всего прочего, пассажир, да надо признаться, и кучер, чувствовали себя неловко. Морскому офицеру неприлично было ездить на столь дешевом извозчике, но что поделать, если ни одного лихача поймать не удалось. За «неимением гербовой», пришлось ехать по-простонародному…
Через полчаса из парадного уже вышли двое, на ходу перебрасываясь короткими фразами, и извозчик устремил свою повозку к порту. Командование Балтийского флота учло урок, преподанный в Севастополе коллегам, и сейчас собирало офицеров со всех сторон к своим экипажам.
Российская Империя, Санкт-Петербург, январь 1901 г.
Вагон мягко покачивался на стыках, уже привычно постукивали колеса. За время поездки к Москве и от нее к столице, Николай-Петр освоился с современными средствами передвижения. Тем более, столь комфортными, как его личный поезд. Он невольно усмехнулся, вспомнив свое состояние во время первой поездки. Не только волнение, но и страх, и даже нечто вроде морской болезни. Как ни странно, к кораблю этого времени он привык намного быстрее, чем к этим сухопутным… «паровикам».