Дама не выдержала.
Резко поднявшись с оттоманки, она подошла к Кавалеру, который стоял перед камином, вытянув руки к жаркому пламени, и ждал, когда только что написанные им строки будут прочитаны.
— Так быстро? — удивился он. — Все прочитала?
— Нет, я дальше не могу читать! — призналась Дама.
— Глаза устали?
— Нет… Понимаешь, все как-то очень грустно получается! — встав рядом с любимым, сказала Дама. — Дикообразцев опять расстался с Анечкой и собирается на теплоход. Оксана… Она утопится? Не зря ведь их встреча случилась на берегу реки?
Кавалер задумчиво пожал плечами:
— Пока не знаю… А Дикообразцев… Я не хотел, чтоб он расстался с Анной, и не могу сказать, что прои зойдет на теплоходе. Но предчувствие у меня недоброе на этот счет.
Он помолчал, вздохнул и сказал:
— Устал я… Ты не будешь против, если я пойду прилягу?
— А ужинать? — спросила Дама.
Кавалер поморщился;
— Мне даже думать не хочется об ужине… Может быть потом?
— Конечно, ложись. Я велю накрыть позже обычного и разбужу тебя.
Кивнув, Кавалер замедленной походкой скрылся в спальне.
Дама, походив перед камином, повернулась к колонне. И тихо позвала:
— Соринос. Вы здесь?
Из колонны вышел без промедленья Соринос:
— Здесь, королева. Где еще мне быть?
Но Дама на него и не взглянула. Она спросила, глядя почему-то на оттоманку:
— Куда подевался ваш аквариум?
— Никуда он не подевался, — Соринос указал рукою в сторону камина, где золотясь отблесками огня, на низком столике, стоял аквариум.
Дама подошла к аквариуму и встала в шаге от него. Она следила за рыбками с нетерпеливой жадностью.
— А к чему вам аквариум? — поинтересовался Соринос.
— Я решилась…
— Решились на что?
— Попасть в него, — Дама кивнула на аквариум, но сказала: — в роман, который пишет Кавалер… Я не могу быть просто свидетелем того, что происходит! Я должна вмешаться, должна помочь.
Соринос кивнул и улыбнулся:
— Вы это твердо решили, Маргарита Николавна?
Дама вздрогнула, поёжилась и улыбнулась насторо женно:
— Вы… возвращаете мне имя?
— Я? Нет!.. Имя никто другой вернуть не в силах. Она дается раз, чтоб человек был автором своих поступков, и если он ничего за жизнь не совершил, то имя исчезает, забывается практически одновременно с ним. Здесь, в нашем мире теней, все имена излишни.
— Но почему тогда меня сейчас назвали вы по-имени?
Соринос тоже подошел к аквариуму. Рыбки сновали в нем вроде бы бесцельно.
— Решившись попасть в роман, решившись отказа ться от вечного покоя с любимым, вы совершили не про стой поступок. А у поступка, повторяю, должен быть и автор, — пояснил Соринос устало. — Так что, вы сами себе вернули имя, Маргарита Николавна.
Дама заулыбалась. Потом нахмурилась:
— Как жаль, что я об этом не могу рассказать ему!..
Но имя именем, Соринос, а как же сделать, чтобы я ока залась в романе? Ведь он ни за что не согласится вписать меня, я знаю. Что посоветуете?
Соринос посыпал на поверхность воды в аквариуме каких-то крошек, и рыбки рванулись к ним, толкаясь, опередить стараясь одна другую.
— Не знаю, Маргарита Николавна, не знаю… — ска зал Соринос. — У вас теперь есть имя, вам и решать!
Он сделал шаг назад, второй и скрылся в колонне.
Маргарита Николаевна осталась у камина одна. И без аквариума. Он тоже пропал.
Поразмышляв, Маргарита Николаевна сказала негромко:
— Подавайте ужин, — и направилась в спальню будить Кавалера…
ГЛАВА 22 ВОЕННЫЙ СОВЕТ
Электросилыч узнал Слюняева сразу же, с первого взгляда. И привычная робость, которая всегда охватывала его при встрече с Афранием, опалила Электроси-лыча изнутри и на сей раз.
А потому глава правительства чуть было не вскочил, чуть было не вытянулся по стойке „смирно“ перед занюханным тверским киноведом.
Но — не вскочил, не вытянулся.
Нынешняя тяжесть начальственного духа в нем оказалась сильнее памяти о прошлом и давних привычках.
Однако голос Макара Электросиловича слабовольно все-таки дрогнул, когда он спросил:
— Это… вы?
Неуверенно чувствовал себя и Слюняев. Его распирало сознание собственного превосходства. Киновед знал, что главный здесь он, и что он может приказывать Электросилычу, а тот обязан ему подчиняться и подчинится… Но в то же время Слюняев так давно никем не командовал, так страшно давно приказов не отдавал и настолько свыкся с мыслью, что он — всего лишь занюханный киновед, которого никто и нигде всерьез не воспринимает, что даже проснувшийся в нем Афраний, восставший начальник тайной стражи при прокураторе Иудеи, вот так вот сразу не смог взять свое, не сумел одолеть Слюняева-нынешнего.